Каббалисты Цфата - страница 18

– Элоки рабби Ицхак! Элоки рабби Ицхак! – горестно взывал рабби Хаим, – неужели я больше никогда не увижу твое лицо?!

Как мы уже упоминали, первые буквы слов «Элоки» – «Б-жественный» рабби Ицхак образуют слово АРИ. Это имя, по его мнению, лучше всего подходило учителю. Оно наводило на ассоциации со львом – арье на иврите, и рабби Хаим все-таки надеялся на то, что этот царственный лев простит его, не убьет ударом своей тяжелой лапы и позволит ему смиренно сидеть среди других его учеников-львят. Тихий, неузнаваемо робкий, как бы даже ставший занимать меньше места в пространстве, рабби Хаим подошел к дому АРИ.

– Продолжай осенять меня крылом своим, не прогоняй от благодатного источника, дай мне возможность очиститься от духовной грязи, которую я ощущаю на себе, точно змеиную шкуру! – сказал он, пав к ногам учителя и целуя их. – Помоги моей душе исправиться и не отвергай меня, несмотря на грехи мои!

– Встань! – спокойно ответил АРИ. – На Небесах было решено, чтобы я никогда уже не брал тебя в ученики за те муки, которые ты доставил мне, и не только мне, отказываясь прийти и учиться у меня все это время. Однако…

Рабби Хаим замер в предчувствии доброго финала. – Однако твое искреннее раскаяние изменило приговор, – продолжал АРИ, – недаром повергся ты в прах, постился и плакал.

Оживший и обрадованный пришел рабби Хаим на урок и был принят в круг учащихся. Прежним товарищам, знавшим его до того, как он ушел в Дамаск, было ясно, что его положение – особое, и недаром наставник усадил его по правую руку от себя: ведь и при рабби Моше Кордоверо он считался избранным учеником.

Время, отпущенное АРИ для земной жизни, было коротким, и, зная это, он вскоре счел нужным раскрыть рабби Хаиму глаза на некоторые важные обстоятельства.

Горы вокруг Цфата и сам город застилал туман, обычный для дождливой галилейской зимы. Туман шел белесыми полосами, которые то тут, то там разрывал ветер. В одном месте выглядывала верхушка горы, утопавшая в серой туче, в другом – и низ, и верх горы сливались с туманом, и лишь середина ее ясно была видна и казалась подвешенной в пустоте. Домов было не видать совсем, ветер хлопал невидимыми ставнями. Воздух был свежим и не холодным, в нем летали капли дождя. Когда порывы ветра стихали, становилось даже тепло. На склоне горы, где еще сохранилась пожухлая трава, мычали коровы, скрытые глухим туманом.

Учитель и ученик миновали стоявшую у края дороги бойню и стали спускаться к сефардской синагоге «Гилуй Элиягу га-Нави». Рабби Хаим знал город, ибо родился в нем20. Что же касается АРИ, то он знал Цфат так, как только может человек узнать и полюбить город более чем за полгода пребывания в нем. Тем более, что город-то был совсем маленький. Здесь, у склона горы, плавно переходящего в кладбище, он кончался. Тут же неподалеку была и миквэ – естественный водоем с родниковой водой, в который каждое утро погружались те, кто дорожил духовной чистотой.

– Пророк Элиягу, – рассказывал АРИ, – велел мне подняться из Египта в святой город Цфат. Он сказал, что там меня ждет совместная работа с рабби Хаимом Виталем по прозванию Калабрис. И все назначение моей души, по словам Элиягу, состоит в том, чтобы обучать вышеупомянутого рабби Хаима. Все, что останется последующим поколениям и прояснит зрение сынов Израиля, всю каббалистическую традицию, все тайны учения только ты сможешь воспринять и записать. Ни одному из прочих учеников не дано понять мои объяснения до конца. Осознай ответственность, – добавил наставник, встречаясь взглядом с учеником, – которая ложится на твои плечи.