– Кто взорвал? Что коллеги говорят? Посвяти нас, Василий.
– Коллеги говорят, у нас смена кадров скоро пройдет. Писатели и журналисты получат чины майоров и подполковников. Говорят, что писатели теперь в большей цене, чем источники. А Нью-Йорк – с этим пусть ЦРУ и ФБР разбираются. Меня лично больше тревожит судьба героя нашего времени Василия Кошкина. А также одного не знаменитого афганца и одного знаменитого Ингуша. Знаменитого Ингуша, которого пришла пора сливать. Или сольют Васю Кошкина, 100 лет ему жить на зарплату!
Кошкин вопросительно посмотрел на Миронова, а Раф – на Кошкина. Ясно стало, что Вася всерьез пришел за Большим Ингушом, народным депутатом Русланом Ютовым, – тем единственным человеком, который связывает их судьбу с взрывниками, ушедшими на Запад.
– А что удивляться, уважаемые отставники? Господин Балашов по телевидению выступает, дева его немцам историю про террористов Назари сливает, а к этому балагану в придачу какой-то хмырь из балашовско-логиновской группировки дает интервью о взрывниках на германщине. А кончик ниточки от этой банды интеллигентов к кончику Васи Кошкина привязан. И об этом в нашем сугубо засекреченном мире всем, конечно же, известно. Такой ход мысли, Андрей Андреич, под силу не только вашим практиканткам, но даже генералу Вострикову. Я предупреждал, с писателями хорошим не кончится!
Он снял, протер и снова пристроил на переносице огромные очки, которые он надевал редко и больше для важности, чем ради остроты зрения.
– Рано кипятишься. Береги дыхание. Еще все только началось, Василий. Для нас еще все только начинается. Последствиям человеческой глупости не дано превзойти трагичностью последствия человеческого ума, – глубокомысленно сообщил Миронов.
– Когда будешь расхаживать в генеральских погонах, товарищ Василий, не забудь о том, что говорил о генералах в чине полковника, – добавил Раф.
– Положение стратегически изменилось, – лицо Миронова вдруг приняло сосредоточенное и даже сердитое выражение, и Кошкин помимо воли ощутил прилив энергии и веры в то, что Андреич снова знает, как ловчее класть по ветру истории их кораблик…
– Сдавать Руслана не будем. Теперь Руслан – последний рубеж, который мы можем сдать. Не считая нас самих. Но о присутствующих по русской традиции не говорят. О них пишут. А мы теперь для Руслана Ютова – единственный естественный союзник. Это раз. А он для нас – последний буфер между нами и темными немарксистскими силами, поддерживающими международный терроризм в его агрессивнейших, мать их, формах. Это два.
Кошкин задумался и медленно произнес:
– Что мешает нам передать Ютова моим коллегам и спать спокойно? Пусть ищут взрывников, если такие вообще существуют. Пусть торгуются за них с немцами. Не наше это дело, хоть и жаль немцев.
– А пиндосов не жаль? – поинтересовался Раф.
– А тебе?
– Да, помню. Тебе никого не жаль. Ты ведь жизнь воспринимаешь в философском, так сказать, смысле. А я нет.
– Ответ неверный, потому что не полный. Жалость проистекает либо из сострадания, либо из справедливости.
– Либо из целесообразности, – добавил Миронов. Из соленых палочек, принесенных к пиву, он соорудил на столе конструкцию, напоминающую Пентагон.
– Целесообразность в высшем смысле я, как человек сугубо буддистский, отрицаю столь же уверенно, как и справедливость, а сочувствие – зверек сугубо домашний. Я чужим на руки его не даю. И заметьте, никакой философии, геостратегии и антимарксизма.
