Кабы не радуга - страница 11

Внутри домов, где застит дверной проем

тучный римлянин со щитом и копьем,

где сестра говорит сестре: "Давай поиграем вдвоем!"

На земле, где пока светло, но скоро будет темно.

В душе, где между сердцем и разумом – каменная стена.

"Где, смерть, твое жало?" – Да вот же оно!

"Где, ад, победа твоя?" – А вот и она!

Что ж Ты стоишь и стучишь? Не тревожь мальца.

Он, руку в карман запустив, изучает свежий "Плейбой".

Дай ему прежде убить и похоронить отца,

а потом он, возможно, пойдет за Тобой.

Мама, можно потрогать золотого тельца?

В пионерском лагере горнист протрубил отбой.

"Стоит корыто, другим накрыто – цинковый гроб…"

Стоит корыто, другим накрыто – цинковый гроб.

Благородный афганский народ победит в борьбе.

Анекдот. "Здесь живет Петя, мать его еб?" —

"Я его мать!" – "Блядь, так мне ж не к тебе

надо, мать твою еб!" – "Мама, к тебе пришли!"

Сынок, тебя призовут, сынок, погоди!

Слишком жарко для водки. Гитара бренчит вдали.

Подонки ходят туда. А ты туда не ходи.

Не отпускай свою память гулять во дворе,

где ходят старик в трусах и женщина в бигуди.

Не пей, сынок, больше не пей, не стой на жаре.

А где же еще стоять с наколкою на груди:

орел, распластавши крылья, несет змею.

На столе помидоры, губчатый хлеб ржаной.

Чумазый мальчишка прячет в кулачке за спиной

серебряную монетку – юность мою.

"При скончании века, на его острие…"

При скончании века, на его острие,

совпадающем в данном случае с острием иглы,

скользящей по черной бороздке, кавалер де Грие

поет о своей Манон. Тополь в виде метлы,

прислоненной к небу, сметает прочь остатки ночных

светил и ошметки своей же листвы заодно.

Звуки ложатся в стопку, как в церквах у свечных

ящиков поминальники. Голгофа входит в окно

черною крестовиной, понуждая звучать

арию как молитву. Шипение, треск, щелчки

придают торжественность голосу, накладывая печать

церковности на историю, в которой сердца толчки

не более чем механика. Работа пружины. Завод.

Ящик красного дерева. Ручка, что в наши дни

напомнит о кофемолке. Вот

мы и остались из всей родни на свете одни,

"Юлий Генрихъ Циммерманъ". Поставщик двора

расстрелянного величества. Тяжелый диск на штырьке,

покрытый зеленым сукном. Рулетка и ломбер. Вчера,

лет девяносто тому, солдат выносил на штыке

на свалку русской истории милую тусклую жизнь

наших прабабок и прадедов. Дачную местность. Сирень.

Однообразный мотив, с которым только свяжись —

не отцепится, не разломив голову, что мигрень.

"Сцепленье, расхождение, сплетенье…"

Сцепленье, расхождение, сплетенье

трех нот в грегорианском песнопенье.

Теченье-лопотание потока,

латыни шелестящая осока.

Здесь символ Агнца видит символ Рыбы,

глядясь в быстротекущие изгибы.

Здесь крест сияет меж рогов оленя,

здесь просит лев: "Прими мои моленья!"

Здесь скалы говорят о твердой вере,

полет голубки – о грядущем веке.

Здесь, пошатнувшись, можно опереться

на что угодно. Жаль, не отогреться.

Здесь яд светлеет, смешиваясь с кровью,

и ангел ставит камень к изголовью.

"И еще, закрыв глаза, представляешь лазурные воды…"

И еще, закрыв глаза, представляешь лазурные воды.

Это лагуна. На берегу небольшой укрепленный город.

Над лагуной облако. Ангелы, словно годы,

медленно пролетают. В церкви тяжелые своды

держатся на молитвах о том, чтобы не постигли

град ни огонь, ни меч, ни потоп, ни голод.

Послушник в белом ползет к прелату. Его постригли.

Между тем противник ведет осаду, запас еды на исходе.

В колодцах вода зацвела. Моровое поветрие у порога.

Назад Вперед

Кабы не радуга - страница 11

Похожие книги