– Раздевайся.
«Вот оно», – подумала Оксана. И замерла в нерешительности.
– Раздевайся, я тебе сказал! – заорал следователь.
Оксана нерешительно потянула вверх ночнушку. Сняла, положила на стол.
– Сколько, говоришь, тебе лет? Не верю, – следователь схватил ее пальцами за соски и резко крутанул в стороны. Оксана закричала от резкой боли.
– Да тебя драть уже пора. Ну-ка, снимай трусы.
– Не надо… – пискнула Оксана.
Удар! Кулак, прилетевший ей в ухо, вышиб слезы и искры из глаз. Она рухнула на колени, понимая, что сопротивляться бесполезно. И тянуть время – тоже.
– Встань к стене, – скомандовал он. Она отвернулась, он тут же окрикнул:
– Лицом ко мне. Руки по швам!
Оксана встала к стене, вытянула руки вдоль тела. Лампа била ей прямо в лицо, она не видела ничего. Ей было ужасно стыдно – она впервые в жизни оказалась в такой ситуации. Кровь стучала в висках, ей казалось, что будет проще умереть.
– Вот, стой так, – сказал следователь откуда-то из глубины кабинета. – Сейчас я приведу солдат, и мы посмотрим, как ты запоешь. Будешь рассказывать?
Оксана всхлипнула. Она сама не заметила, как из ее глаз ручьями потекли слезы.
– Да или нет?
– Я ничего не знаю… пан.
– Я тебе не пан! Паны были в Польше! А сейчас вас освободила советская власть!
Оксана кивнула. Боль утихла, стыд охватывал ее все сильнее. Стоять обнаженной перед незнакомым мужчиной… она попыталась прикрыться, но следователь снова рявкнул:
– Смирно!
В кабинете наступило молчание. В темноте тихо скрипело перо. Минут через десять следователь наконец подошел к ней, скептически осмотрел ее с ног до головы. Провел рукой по ее животу, груди. Оксана внутренне сжалась.
– Красивая девочка. Даже страшно подумать, что с тобой сделают грубые солдаты. А ведь тебе просто надо подписать бумагу.
– Но… я не могу.
Следователь коротко ткнул ее носком сапога в живот. Оксана охнула, скрючилась от боли. Мучитель схватил ее за волосы, дернул вверх:
– Было сказано стоять!
Она с трудом выпрямилась, стараясь не смотреть ему в лицо. «Подписать, и будь что будет», – мелькнула в голове мысль.
– В общем, если не признаешься – это будет каждый день. А потом и еще кое-что, – многозначительно сказал следователь.
– Подпишешь?
Оксана промолчала.
– Ну как хочешь. А теперь иди. И думай.
Мирослава встретила ее с тревогой на лице. Первым делом она потрогала ее за низ живота, но Оксана отрицательно помотала головой. Она легла на нары рядом с Мирославой и неожиданно заснула под ласковые поглаживания девушки.
Когда Мирославу утром выводили на очередную пытку, она спросила у Оксаны:
– Который? В очках?
Оксана кивнула. Мирослава сжала губы, и ее глазах появилась какая-то обреченная решимость.
Больше ее не видели. Не видела Оксана больше и своего мучителя в очках. Ее вообще больше не допрашивали. Оксана подозревала, что Мирослава каким-то образом отомстила за нее и приняла мученическую смерть, но узнать ничего не могла.
Люди уходили из камеры – кто-то на допросы, кто-то навсегда. Приходили новые люди. А Оксана все сидела, став постепенно старожилкой камеры. Из первых обитателей через месяц осталась только интеллигентная пани Яжинка, та самая, которая уговаривала Оксану ни в чем не сознаваться. Правда, от прежней красивой и ухоженной женщины в ней ничего не осталось. Ее ежедневно водили на допросы, откуда она возвращалась вся черная от побоев. Она мало говорила, и если и открывала рот – то только для проклятий в адрес своих мучителей.
