Мне было всё равно. Мысли врывались в голову, как рой шершней, сбивая дыхание и забивая разум. Я не хотел думать о них. Ни о ком. Старался гнать прочь – особенно ту, одну, главную. Она была горькой, как рвота после отравы. Предательство снова всплывало, снова нависало надо мной, снова било в висок. Я мотнул головой, сжав зубы, будто мог вытряхнуть её вместе с болью.
Мне просто нужно было встать. Отвязаться.
Я потянулся к дереву, к тому самому, к которому был привязан, и, опершись на него спиной, медленно поднялся. Тело взвыло от напряжения, каждая мышца дрожала, как натянутая верёвка, готовая лопнуть. Казалось, внутри меня ничего живого не осталось – только серая пустота, тянущая вниз.
Сил почти не было. Ни в руках, ни в ногах. Я чувствовал себя выжатым, как старая тряпка. Голова кружилась, губы потрескались, и горло сжало жаждой – такой, что я готов был пить даже грязную воду из лужи. Но даже это было не самое страшное.
Страшнее всего была боль. Она пульсировала в руке – острая, хищная, цепляясь за плечо и отдаваясь ударами в грудь, точно в самое сердце. Пока она была только отрывочной, почти терпимой, но я чувствовал, что это – тишина перед бурей. Что скоро она может стать другой. Всепоглощающей. Такой, что я просто не выдержу.
И тогда уже будет неважно, помог ли мне кто-то развязаться. Неважно, кто оставил мне шанс.
Истории про «дерево покаяния» я слышал только в ночных шепотках – те самые, что парни перешёптывали друг другу под одеялами, как страшилки перед сном. Говорили вполголоса, торопливо, будто каждое слово могло кого-то разбудить. Особенно боялись, что услышит Хорхе или кто-то из старших – те не любили, когда младшие шепчутся, особенно про такие вещи.
Они рассказывали, что где-то в джунглях стоит "дерево покаяния". Старое, чёрное, мёртвое. К нему по ночам приходит Эшу – дух, злой и голодный. Он не говорит, не кричит, только смотрит и… ждёт. А потом выклёвывает тебе внутренности. Голову Эшу мальчишки описывали как у воронa, огромную, блестящую, с острым клювом, а тело – как у человека, из чёрной кожи и костей.
Раньше я не верил в это. Пугалки, сказки, чтобы заставить нас вести себя тише, слушаться. Но теперь… теперь это дерево – моё дерево – стало не вымыслом, а реальностью. Оно стояло передо мной. Сухое, кривое, с чёрной корой, которую не брала даже влага джунглей. Место покаяния.
Я вздрогнул, когда над головой раздался хриплый крик. Что-то каркнуло, срываясь на сдавленное бульканье, как будто кто-то задыхался от злобы. Я резко поднял голову, чтобы разглядеть верхушку дерева. В ветвях что-то шевельнулось. Листья колыхнулись, будто от чужого дыхания. Мне показалось – или там, среди сучьев, мелькнула тень?
Я вглядывался, моргая от пота и слёз. Полусумрак джунглей сгущался. Было почти ничего не видно. И всё же… на долю секунды я увидел это. Фигура. Нет, силуэт. Согнутая спина, длинная шея, чёрный изгиб клюва. Или мне только показалось?
Похоже, страх взял своё – и мне начало чудиться то, чего, может, и не было вовсе. Но легче от этого не стало. Ни капли.
Мне стало страшно. По-настоящему. До дрожи в коленях, до подступающей тошноты. Внутри всё закачалось, будто земля подо мной больше не держала. И от этого стало особенно мерзко… зыбко. А потом – больно. Но не из-за руки, не из-за тела. Больно внутри, где-то в самом центре, где раньше что-то ещё теплилось.
