И я проглотил его. Без молитвы. Без пощады.Я откусил кусок. Горячий, влажный. Он хрустнул, когда я сжал зубы.
Глотать было тяжело – не из-за запаха, не из-за структуры. А из-за сознания, что я только что сделал. Но как только мясо скользнуло внутрь, я почувствовал, как тёплая волна пробежала по животу, по груди, растеклась по венам. Она была как жизнь. Настоящая, пульсирующая, жгучая.
Я закрыл глаза. Не от отвращения. От того, как хорошо стало.
Сознание будто выскользнуло из меня, как если бы кто-то внезапно щёлкнул выключателем в голове, и я остался наедине со своим телом – обессиленным, голодным и ведомым одними лишь инстинктами. Осталось только нутро, только животная суть – хищная, древняя, голодная. Она вырвалась наружу, как будто всё это время ждала, свернувшись в глубине, в самой тени моей души, и наконец получила свободу.
Теперь она управляла мной, а я полностью отдался ей – без остатка, без попыток сопротивления.
Я не ел в привычном смысле – я рвал, сдирал, вгрызался, забыв, что такое человеческие руки, забыв, что когда-то ел из тарелки. Делал это зубами, руками, культей, в которой почти не чувствовал боли. Сдирал шерсть, пробирался сквозь мокрую, вязкую плоть, чувствуя, как густая, маслянистая кровь течёт по подбородку, капает на землю, пропитывая её теплом. Под зубами хрустели мелкие кости, трещали хрящи, и каждый звук лишь подстёгивал, заставляя копаться глубже, искать не просто еду – искать силу, жизнь, суть, оставшуюся в этом теле.
Я добрался до грудной клетки и разорвал её, чтобы достать печень – плотную, тёплую, тяжёлую. Схватил, откусил и проглотил, почти не разжёвывая, чувствуя, как жар разливается по животу, наполняя меня изнутри, проникая в мышцы, в кости, в самые пальцы, даже в мозг. Он оживлял, поднимал изнутри, как лекарство, как огонь.
Я делал это, словно уже делал сотни раз – без отвращения, без стыда, без колебаний и сомнений. И в тот момент во мне жила лишь одна мысль – выжить.
Любой ценой.
Наконец я закончил. Осталась только голова – с раскрытой пастью и стеклянным глазом, уставившимся в никуда – и часть внутренностей, которые уже не поддавались ни зубам, ни желанию. Всё остальное было съедено. Разорвано. Поглощено.
Я был переполнен. Медленно, тяжело вытер рот тыльной стороной левой руки, размазав по коже алую кровь, оставив на запястье жирный след, как метку. Пахло мясом. Мною. Живот тихо урчал, удовлетворённо, тяжело, как у хищника после охоты. Я был сыт. Не просто сыт – наполнен.
Они для меня теперь – ничто. Я один. Уйду. Выживу. И сделаю всё, что нужно, чтобы остаться в живых.Прислонившись к стволу дерева, я прикрыл глаза. В голове была не тишина – гул. Но я решил оттолкнуть всё: мысли о грехе, о вине, обо всём том, что вдалбливали в меня в приюте. О тех словах, что читала над нами сестра Майя, о правилах, о наказаниях, о божьем суде. Всё это больше ко мне не имело отношения. Я ушёл. Ушёл от них – и от их Бога. Значит, и от их законов.
А потом… потом я найду проклятого Пауля. Я найду его, и всё, что он сделал – всё, что он забрал, всё, что разрушил – вернётся к нему в полной мере. Пусть он будет проклят. Пусть вместе с ним горит в аду сеньор Алвис, и все, кто стояли рядом, кто молчал, кто отворачивался.
Я один теперь. Но это значит, что никто меня не остановит.
Не заметил, как провалился в глухой, вязкий сон, без снов и мыслей – просто исчез из мира на какое-то время. Проснулся сам, без звуков, без движения рядом, без страха. Просто открыл глаза.Кажется, я всё-таки заснул после того, как поел.
