Как это будет? - страница 7

– Да? Говорите!

– Алло, здравствуйте! Я говорю с Виктором Петровичем Солдатовым? – вежливый мужской голос придал Виктору Петровичу уверенности.

– Да. Это я.

– Я звоню вам по поручению вашего знакомого, – голос назвал фамилию человека, с которым Виктор Петрович не виделся лет тридцать. Виктор Петрович удивленно моргнул и спросил:

– А он что, ещё жив? Простите за вопрос…

Голос референта изменился, и Виктор Петрович понял, что его собеседник улыбается.

– Вы правы, он, к сожалению, скончался, но его сын жив и здравствует и не забыл того, что вы сделали для его отца. Он очень, очень хочет встретиться с вами. Сегодня в три часа вам будет удобно? Или лучше в пять?

Виктор Петрович почесал пальцами правой ноги лодыжку левой, сглотнул подступивший к горлу комок и неуверенно пробормотал:

– Ну, давайте в пять…

– Замечательно, в половине пятого машина будет ждать вас у подъезда.

Виктор Петрович повесил трубку и некоторое время простоял, недоуменно глядя прямо перед собой. Человека, фамилию которого назвал ему неведомый собеседник, Виктор Петрович последний раз видел в октябре девяносто третьего года. Осколок от снаряда, пущенного бравым танкистом по зданию Белого дома, накрепко засел в бедре человека, встреченного Виктором Петровичем на двадцатом этаже Белого дома. Виктор Петрович спешил и хотел переступить через лежащего на полу человека, но тот так крепко вцепился окровавленной рукой в правую брючину Виктора Петровича и в глазах его была написана такая мольба, что устоять было просто невозможно. Виктор Петрович крепко перетянул бедро раненого своим ремнем, взвалил его себе на спину и вынес из Белого дома. Чудом они остались живы, спрятавшись среди тел, расстрелянных на стадионе «Красная Пресня». Виктор Петрович с большим трудом сдержал себя, слушая пьяные песни распоясавшихся омоновцев, праздновавших победу рядом с телами убитых. Ночью, когда хмельные победители утихомирились, Виктор Петрович вытащил раненого и довёз его до Белорусского вокзала, откуда на электричке они доехали до Сушкинской, где у Виктора Петровича была крошечная квартирка в кирпичном трёхэтажном домике. Неделю он выхаживал раненого, затем хромающего мужчину забрала приехавшая на машине жена. Перед отъездом товарищи клялись друг другу в вечной дружбе и обещали помогать в любых ситуациях. С тех пор прошло тридцать лет, и Виктор Петрович забыл об оказанной услуге. Мысль о том, что через несколько часов он увидится с сыном своего боевого товарища, неотступно преследовала его на протяжении всего дня. Он сто раз пожалел о том, что согласился на пятичасовое рандеву – время тянулось мучительно медленно, казалось, что оно разбилось на длинные ремни из плотной резины, которые хлопают, звенят от напряжения, но никак не могут порваться. Виктор Петрович попробовал читать, но строчки прыгали перед глазами словно взбесившиеся мухи. По телевизору шли высокоинтеллектуальные шоу, участники которых яростно искали ответы на важнейшие вопросы современности: спал ли Анатолий с Ольгой или нет? От кого Ольга родила умственно отсталого сына? От Анатолия, в роду которого убийцы были, а самоубийц не было, или же от Ивана, отец которого сошёл с ума и зарубил всю свою семью, кроме спрятавшегося на балконе сына?

Виктор Петрович ощутил приступ отчаяния и выключил надоевший прибор. Его взгляд остановился на бутылке водки, одиноко стоявшей на кухонном столе. Может быть, стоит выпить? Для успокоения нервов и… Нет! Являться пьяным к сыну своего товарища, да ещё на первую встречу, – это безнравственно и пошло. Пережив таким образом всю гамму чувств – от воодушевления до отчаяния, – к четырём часам Виктор Петрович достиг состояния блаженной отрешённости и мог бы сравниться (в своём спокойствии) с самим Гаутамой. Длинный чёрный автомобиль представительского класса долго вёз Виктора Петровича по каким-то закоулкам и наконец остановился у невысокого здания, искусно скрытого от нескромных взоров небольшим парком из густо ветвившихся деревьев. Огромный охранник услужливо открыл перед Виктором Петровичем тяжелую дубовую дверь, и Виктор Петрович с трудом поборол желание потрепать громилу по щеке, а затем оставить ему на чай. Внутри помещение оказалось больше, нежели оно представлялось снаружи. Здесь пахло какими-то изысканными благовониями (зажмурив глаза, Виктор Петрович представил себе ряд миниатюрных японок, одетых в традиционные кимоно), и негромко играла музыка (вариации Гольдберга в исполнении Гленна Гульда, отметил про себя Виктор Петрович и невольно усмехнулся – вкус хозяина помещения совпадал со вкусом одного широко растиражированного киноманьяка). Виктор Петрович в нерешительности замер и в этот момент увидел слабый лучик света, робко пробивающийся из-под двери, расположенной справа от входа. Решительно дёрнув дверь на себя, Виктор Петрович смело шагнул внутрь и замер в нелепой позе, глупо приоткрыв рот. Перед ним стоял человек, лицо которого было известно всем, кто хоть чуть-чуть интересовался современной российской политикой. Его считали серым кардиналом Кремля, его наделяли сверхъестественным влиянием на первых лиц государства, ему приписывали чудовищную изощрённость и коварство, его считали творцом нынешнего политического режима. Периодически он выступал в СМИ с какой-нибудь резонансной статьей, доводившей так называемую либеральную общественность до бурного сквирта (если пользоваться терминологией порнографов, чьё искусство является таким же нравственным, как и искусство политиков). Его идеи о «суверенной демократии», «долгом государстве» вызывали бурные дискуссии в среде политологов и будоражили сознание политических фриков годами. Патриоты обвиняли его в сдаче интересов государства иностранным державам, так называемые либералы ставили его на одну доску с Гитлером. Виктор Петрович инстинктивно сделал шаг назад и с трудом выдавил из себя: