Как нам быть? - страница 7

– Я хочу… какой-то значимости, наверное, – ответил он, на секунду избегая её взгляда. – А ты? Ты разве никогда не хотела чего-то? Семью, детей?

Андреа откинулась на спинку кресла и взяла паузу. Её лицо странно похолодело.

– Семья? Дети? – она произнесла эти слова так, словно это были названия болезней. – Нет, Роман. Семья – это ужас. Это ответственность, это боль. Это конец свободе. За деньги – да, может быть. У меня будет шрам от кесарева, а женщинам не выдают почестей за их шрамы.

Она наклонилась ближе, её голос стал тише, почти шёпотом:

– Ты хочешь семьи, потому что думаешь, что она спасёт тебя. Но она не спасёт тебя, Роман. Она только добавит ещё одну причину для страданий. Я не хочу этого. Я хочу свободы. И я знаю, что ты тоже этого хочешь. Только, наверное, не признаёшь.

Она игриво провела каблуком по внутренней стороне его голени. Он смотрел на неё хищно, но не находил, что ответить. Её слова были острыми, как лезвие. Он знал, что в них есть хоть какая-то правда, и в то же время чувствовал, что не может её принять. Но он хотел её.

– А роскошная жизнь? – вдруг спросил он, чуть мягче. – Ты ведь любишь её, не так ли?

Она улыбнулась, снова расслабившись.

– Конечно, люблю, – ответила она легко. – Зачем жить, если не красиво? Роскошь – это не грех, Роман. Это искусство. А искусство я люблю. Как и Таллин. Как и тебя. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Пока ты остаёшься таким, каким я тебя вижу.

Роман ничего не сказал. Он только поднял бокал, пытаясь сделать вид, что это его не задело. Андреа снова заговорила о Таллине и его колоколах. За окном снег продолжал падать.

Он скучал по колоколам в его стране, но сегодня ночью он опять заглушил ту тоску, скинув забытую книгу с кровати.

***

Лилия шла домой после вечерней прогулки, когда заметила бездомного у стены. Его грязная одежда, резкий запах, бессвязное бормотание – всё это заставило её замедлить шаг. Он что-то выкрикивал, вроде “ну вас всех, пошли вы все” и в его глазах было что-то дикое, чуждое, как будто он видел то, что она не могла понять. Её охватил страх. Не страх перед ним, а перед тем, что он, может, видит то, чего другим посчастливилось не видеть. Он страдает, люди зовут это шизой. А может, это и не болезнь вовсе, а передоз реальностью?

Лилия всегда чувствовала странную смесь эмоций, когда видела бездомных. Ей было страшно – их грязь, запах, хаотичные движения пугали её, заставляли ускорять шаг. Другая сторона улицы казалась ей выходом. Но одновременно в ней просыпалось что-то похожее на жалость, хотя эта жалость не приносила ни облегчения, ни понимания.

Иногда она думала: “Разве я могу им помочь? Что я могу сделать?”. Эти мысли раздражали её своей бессмысленностью. Давать деньги? А что дальше? Вдруг они всё потратят на дурь? Подходить? Говорить? Кормить?

Что.им.надо?

Страшнее было осознавать, что иногда она проходила мимо и… ничего. Ни жалости, ни страха. Просто ничего. Это равнодушие к «меньшим сих» жгло её сильнее всего.

Но что делать с этим? Казалось, если не видеть, можно убедить себя, что и думать не нужно – не нравится, так и не смотри.

Спустя пару часов Лилия лежала на своей кровати, уставившись в потолок. Сквозь тонкие стены доносился приглушённый смех её соседа и звук женского голоса, полный кокетства. Она сжала зубы, её челюсть и так всегда была напряжена от стресса. Ей не спалось. Не только из-за этих звуков, но и из-за мысли, которая неожиданно пронзила её: а что, если постучать и поскандалить?