Как нам быть? - страница 5

Он давно следил за своими мыслями как за неисправным механизмом, который мешал двигаться вперёд. Современный голос успеха вещал с каждого устройства: “Будь осознанным – и всё получится”, “Посылай свои желания во Вселенную – и всё придёт”.

Ему казалось, что если он будет думать правильно, то однажды повзрослеет, соберётся, станет тем самым, крутым, каким всегда мечтал быть.

Но внутри всё равно было глухо, темно, хотя даже почти живо. Та живость была похожа на растрескавшийся от ветров и сырости дом, который кто-то забросил ещё в том тысячелетии. Сквозь прорехи в его стенах просачивался страх, как туман: бесформенный, оттого обволакивающий.

Никогда у него не получалось там согреться.

Да, душа его – пустая комната в заброшенном доме, где даже тишина кажется слишком громкой… И комната эта не слушала его разум, не поддавалась рассуждениям, и её нельзя было заполнить книгами по саморазвитию или чужими примерами. Она просто была.

А Роман её ненавидел, хотя всеми мыслями пытался полюбить, как и советовали.

За стеклом медленно, лениво падал снег, густой, тяжёлый, как в детстве. И снег был не про восторженную радость, не про праздники и убранство улиц – он напоминал о чём-то нехорошем, как будто мир, застрявший в этой серой погоде, в любой момент попытался бы раздавить его.

***

К делу.

***

Роман стоял перед зеркалом в ванной, бреясь. В чистом отражении он видел самого себя – лицо ровное, почти идеальное, спокойное, но холодные глаза будто проваливались вглубь, в какую-то невидимую трещину, которую давно никто не замечал, кроме него самого. Роман не спешил. Медленно обтёр лицо полотенцем, прошёл в спальню, где на кровати уже лежал его лук – идеально минималистичный и выглаженный, словно специально приготовленный для ритуала.

Он одевался с автоматизмом, с которым преступник надевает казённую робу перед судом. Но рубашка – белая, безупречная, чтобы подчеркнуть его кажущуюся уверенность.

Белый цвет ему не шёл, да и уставшим был он, как загнанная забавы ради лошадь.

Но тот спектакль, который он ставил для неё…

Она была слишком красивой, чтобы её можно было игнорировать, и слишком умной, чтобы её можно было по-настоящему любить.

Она видела в нём игрушку, и Роман примерно знал это. В её глазах он был чем-то вроде дорогого аксессуара – временным и очень-очень недоступным. Её звонки всегда звучали одинаково: весело, коротко, беззаботно.

Беззаботно. Роман понимал, что она не видит его настоящего, точнее не хочет, но это его не смущало. Быть чьим-то – значит быть кем-то, значит хотя бы временно отдать себя в чужие руки. А он всегда любил быть кем-то.

Он накинул пальто, взглянул на своё отражение в последний раз. Почему он идёт? Потому что так надо. Мужчина должен ходить на свидания. Должен хотеть семью. Должен строить жизнь. Ему казалось, что семья – это порядок, контроль, дом, в котором всё на своих местах. Но каждый раз, представляя себя за этим столом, среди улыбок и накрытых ужинов, а после живущего в полуискренности, он видел не уют, не будущее, а себя – неуместного. Он не хотел никому лгать, хотя знал, что мог. Так делают многие.

И он убегал, потому что он был человеком, у которого не могло быть дома.

Раздался неожиданный стук.

– Привет! Сорри, что без предупреждения! Ты просто в двери ключ оставил, вот. Я Лилия, помнишь?

“Кххххх, Лилия, соседка.” Очень скучная женщина, кажется, ровесница. Или младше. Вряд ли старше. В ней было что-то слишком обыденное: обычный голос, обычная одежда, лицо, которое не запоминается. Она въехала недавно, пару недель назад, кажется. Да, точно недавно, потому что раньше в квартире напротив жила какая-то шумная арабская семья с ребенком, который постоянно кричал, а притом родители кричали и на него. А теперь – тишина. И Лилия.