Как нам быть? - страница 3

Кто-то встал первым, жестом позвав другого за собой.

– Пять минут ничего не изменят, но хуже точно не будет, – пробормотал он, выходя из комнаты.

Когда коллеги ушли, Роман остался один. Стало душно. Он повернулся к монитору, но не открыл код, вместо этого уставившись на тёмный экран Тимс.

Слова коллеги про якобы «разные языки» эхом звучали у него в голове. Что-то в них зацепило – что-то, что выходило далеко за рамки этого офиса. Роман поднял голову и посмотрел на окно: за стеклом сгущались сумерки, небо темнело с ленивой неотвратимостью. Это означало, что он опять не успеет. На свидание, на встречу – всё это давно стало формальностью, в которой он участвовал без интереса.

Очередная коллега, очередной проект, очередная девушка, очередной ужин, очередное обещание самому себе…

Что в этот раз он постарается от души. Но постараться он никогда не успевал. Работа съедала его с такой жадностью, что у него просто не оставалось ни сил, ни даже реального желания.

И он чувствовал давление.

Он вздохнул, пытаясь вернуть себе сосредоточенность.

Сублимировать работой он привык давно, настолько давно, что уже не помнил, как это – жить иначе. В каждом новом проекте, в каждой задаче он находил ту ниточку, за которую можно было тянуть, пока не разберёшь весь узел. Углубляться в проблему, ковырять её, перепроверять каждый шаг – в этом была странная иллюзия контроля. Как будто, решая чужие задачи, он мог отвлечься от своей собственной, неразрешимой.

Он привык к этому ритуалу. В работу он входил, как в состояние транса: выравнивал бумажки на столе, открывал код, таблицы, составлял бесконечные планы. Здесь всё было понятно. Здесь мир раскладывался. По-по-лоч-кам. Если что-то шло не так, всегда можно было найти ошибочку, исправить, проверить ещё раз. Работа не кричала ему в лицо, не заставляла сталкиваться с вопросами, от которых он бы сбежал.

Это стало для него не просто привычкой, а спасением. Чем сложнее становилась задача, тем легче было забыться в ней, полностью уйти в этот микрокосм логики и решений. Его коллеги видели в нём сверхспособного трудоголика, способного “разрулить” любую ситуацию. Они восхищались его трудоспособностью, даже когда авралы вытягивали силы из всей команды. А он молчал, позволяя им думать, что это сила, дисциплина.

На самом деле это была кричащая слабость, и любой нормальный человек это понял бы, но в офисе не было нормальных.

Работой он строил стены, за которыми прятался от хаоса внутри себя. Он боялся, что, если остановится хоть на минуту, эта стена рухнет. И тогда его догонит то, от чего он бегал всю свою жизнь: пустота, боль, неуверенность в том, кто он и зачем всё это. Работа дарила ему чувство, что всё под контролем. Как будто, пока он занят, мир не рухнет. Но он знал – где-то глубоко, под всем этим слоем дел и обязанностей – работа не решает ничего. Она всего лишь задерживает момент встречи со своими мыслями.

Каждый раз, заканчивая новый проект, он чувствовал нарастающую встревоженность. Это было похоже на то, как если бы ты наконец починил сломанную вещь, но вдруг понял, что проблема не в этой вещи, а в её пользователе. Но вместо того, чтобы задать себе этот вопрос, он просто искал следующую задачу, следующий проект, следующую проблему, которую можно было разобрать и решить.

Решая чужие задачи, он, может быть, действительно отвлекался. Но ни разу так и не приблизился к своей.