Из-под паутины у зеркала веяло русским духом и французскими духами, там виднелась пожилая средних лет в возрасте баба Я, грозя Михаилке-крокодилке крючкотворным пальцем. Михаилка-крокодилка состроил бабке «нос», сведя глаза к переносице.
На подоконнике косоглазый Лю Минь, деловито напевая по чёрным клавишам, уже застирывал в чайнике хозяйские носки.
Из угла выходили строем протестующие минёры, скандируя: «Трям-брям-одобрям!»
– Ну-ка, ну-ка, чего это Вы там написали? И давайте без этих хулиганских выкриков, мол, рукописи не горят!.. не вырубишь, опять же, топором!.. – ну конечно, это Лавминтий вылез из-за плеча Сидящего-За-Столом со своими добрыми советами.
Между тем на коврике постепенно вырисовывался Маев, со скрипом протискиваясь под дверью:
– Ну метро и тащилось! Аж судороги по всему составу! Полный фотофиниш!
– А что, объявили что-нибудь? – заинтересовалась любопытная Мишанина.
– Граждане пассажиры! Выходя из поезда, не забывайте свои бомбы! – металлическим женским голосом ответил Маев.
– Заждались! Нет, чтоб промчаться на трамвае! – отреагировал Миньтюхай.
– Зазнобисто там, – пояснил Маев, неопределённо поведя глазами наружу. – Что ж теперь, наложить на себя?
– И как же Вы себя самочувствуете? – спросила сочувственная Мишанина.
– А никак не самочувствую, – ответил Маев, и добавил скабрезность: – Паренье этакое.
Весь этот народец ростом в локоть натолкался тут не просто так, и уже начинал входить в раж и резонанс. Пора было целенаправить их в деятельное русло.
– Без фифтнадцати севен, тяпница! – провозлингвистил Михл.
– Мальцаны, гопот смолкнули! – Михомор конкретно повернулся в минёрный угол.
– С чем пришли, бояре? – вопросил грозно Сидящий-За-Столом.
И тут все закричали:
– Ты готов? Так слушай!.. слушай!.. слушай!..
– один человек, мужчина!
– она ждала, а он всё не шёл!
– он пришёл, она слегла!
– он запил, она зашлась!
– он пропал, она очнулась!
– и кому от этого счастливее?
– я тебе что, автоотгадчик?
Тут Мишанина залилась горючими слезами, прослезилась громким плачем, заплакала навзрыд, зарыдала в голос и заголосила. Маев одновременно рвал с себя скупую аналитическую слезу. Остальные засуетились:
– Нет, давайте сначала!
– совершенно давно!..
– когда в жизни всегда было место!..
– они сошлись среди пампасов!..
– вдруг, но не сразу!..
– и промеж них любовь!..
– бабуля уж под пенсию размяла кошелёк!..
– а голод не бабка!..
– но чу!..
– нашлись охотнички!..
– блин, мужики, а откуда такие большие уши?..
– торчали из супа…
– и тут на них дедушка с винтом!
– так дедушка же на костылях?
– накостылях, назвездулях и отметелих!
– Знаю! Всё знаю, – сказал Сидящий-За-Столом, – Серафима Вовк, в девичестве Ротенкопф… Давайте уж какую-нибудь просебятину.
* * *
Лю Минь затянул нараспев: «Давным-давно, может быть ещё в позапрошлом году, встретил я на Язвиньской таможне в городе Кагбыда провинции Дуньплюнь человека…»
– И мы знаем, и не ты это вовсе! – зашумели все.
– Ну тогда моя повесть будет называться:
