Тася осторожно взяла небольшую вышивку, оформленную в рамку. На полотне был вышит хорошенький черненький котенок.
– Какой лапушка, – Тася покрутила в руках рамку. – Не знала, что ты вышиваешь.
– А это не я! – Оля откинулась спиной на стену и с наслаждением сделала глоток вина. Имеет право, в конце концов, даже напиться! – Это Боренька.
Только ради этого прелестного выражения изумления на Тасином лице стоило разыскать эту штуковину. Соседка теперь разглядывала вышивку не как милое женское рукоделие, а как нечто совершенно диковинное.
– Ну лучше уж так… – протянула она неуверенно. – Чем пиво пить…
– Да какое пиво, Тась, - рассмеялась Оля. Она чувствовала, что вино уже хорошенько ударило в голову. И ее это устраивало. – Это Боренька в детстве вышивал. Мне этого котенка свекровь на свадьбе преподнесла. Как восьмое чудо света.
– Ну… правда… – пробормотала Тася. – Странно как-то.
– Она мне все уши прожужжала. Какой Боря хороший сын. И как он в детстве вышивал. И на скрипке играл.
– На скрипке?! – этот факт окончательно подкосил Тасю. – Ни за что бы не подумала, что он еще и на скрипке…
– И на гитаре, – с каким-то непонятным удовлетворением подтвердила Оля. – Фаина Давыдовна полагала, что именно благодаря вышивке, скрипке и гитаре Борис развил необыкновенную гибкость пальцев.
– А зачем… зачем ему эта гибкость? – оторопело спросила Тася. – Он же не стал профессиональным скрипачом?
– Хирургу гибкие и сильные пальцы нужны не меньше, чем скрипачу. А может, – закончила Оля тихо, – и больше.
– Это точно, – так же тихо согласилась Тася. А Оля продолжила совсем не в тему.
– И это ее бесконечное – Боря то, Боря се, Боря любит на завтрак кашу, Боря каждый день должен кушать суп, у Бори аллергия на пыль. Знаешь, если бы Фаина Давыдовна через год с небольшим после нашей свадьбы не уехала в Израиль – мы бы через этот же год с небольшим и развелись. Уж очень ее много было в нашей жизни. А так… еще прожили какое-то время. Только нас по-прежнему было не двое. Не мама, так… бабы его.
Они какое-то время сидели молча. Оля медленно цедила вино, Тася задумчиво качала апельсиновый сок в стакане.
– А у твоего мужа отец русский получается, да? – неожиданно спросила Тася. Оля едва не поперхнулась вином.
– С чего ты взяла?
– Ну… он же Киваев? Как и ты?
– Нет, Тась, – усмехнулась Оля. – Киваева я по своему отцу. Я после развода себе вернула девичью фамилию.
– А у мужа твоего какая фамилия была?
– А вот это, Тасенька, – Оля отсалютовала соседке бокалом с вином. – Это и есть третий недостаток.
– Как фамилия может быть недостатком? – Тася, тем не менее, вернула ей жест стаканом.
– Запросто. Если эта фамилия – Накойхер.
Соком Тася поперхнулась и долго кашляла, вытирая слезы салфеткой.
– Как?!
– На-кой-хер, – с наслаждением повторила Оля. Она чувствовала, что вина принята уже увеселительная доза.
– Ты меня разыгрываешь! Не бывает такой фамилии. Не может быть!
– Фаина Давыдовна мне не раз и не два читала лекции о древнем и славном роде Накойхер. И какие в этом роду были замечательные люди. И про Боренькиного покойного папеньку, Бориса Натановича Накойхер, целого доктора химических наук с придыханием и практически с пеной у рта докладывала. И какая это большая честь – носить фамилию «Накойхер». Так что, Тась, возвращаясь к твоему вопросу, – Оля тихонько звякнула своим бокалом о стакан Таси. – Нет, не жалею я, что развелась. Олимпиада Аскольдовна Накойхер – ужасно звучит.
