– Bloody dismissal of review and fucking denial of discharge… (Чёрта с два пересмотрят своё решение и хрена лысого освободят).
Тони отвлёкся от своих мыслей, и задумчиво произнёс с длинными паузами:
– Well… a far fetch… waiting for all of us. (И ждёт всех нас долгий путь).
Утешил, называется. Я повернулся к переводчице и с обидой пожаловался:
– Кому война, а кому мать родна. Кому гонорары по часам, а кому камера… годами. И никакой лирики. Nothing personal, just business. (Ничего личного, просто бизнес).
Она неопределённо покачала головой и показала глазами на судью. Та завершила накачку своих и так безропотных кивал, а теперь оценивающе буравила глазами студентов. Видно оставшись довольной явным отсутствием брожения умов, взялась за бумаги и пониже наклонила к себе микрофон.
Но Тони опять сорвался с места и закатил длиннющий монолог. Перепалка возобновилась с новой силой. Зато и прокурор, и адвокат таможни сделали вид, что очень заняты своими делами.
– Что опять не так? – спросил я у переводчицы.
– Тут так просто не разобрать. Ваш адвокат опять требует немедленно прекратить дело… оно всяко не для местного суда, а для центральных органов… а судья настаивает, что решения здесь принимает только она и ей… как бы это правильно сказать… подтереться… разным бумажным мусором, который ей пытаются всучить особо пронырливые столичные адвокаты.
– Просто семейные разборки, – я гнусно захихикал, вспомнив старый анекдот про туалетную бумагу>12.
Моё изменившееся настроение не осталось незамеченным.
– Что смешного? – подозрительно спросила переводчица.
– Представил, как мой адвокат помогает ей в точности исполнить её требование. Причём постранично.
Переводчица наморщила лоб, но видно воображения не хватило, и она невозмутимо продолжила:
– Судья принимает решение начать слушания, а адвокат может подать свой протест в вышестоящие инстанции согласно правилам.
Тони успокоился и сел, успев вначале подмигнуть мне, а потом под столом показав большой палец. Но я причину радости так и не уловил. В этом долгом сотрясении воздуха совершенно не видно никакого позитива. Явно, что в юриспруденции у меня невосполнимый пробел, который не позволяет уловить такие понятные окружающим нюансы.
Судья победно посмотрела на своих студентов и начала громко читать.
– Она перечисляет все пункты обвинения, которые подготовил прокурор. Переводить?
– Нет. Уже ознакомился с этими фантазиями.
Тут судья вдруг стала наливаться красным, и её голос стал резать по ушам.
– Что с ней?
– Он требует у прокурора дать разъяснения по пункту 12… что было вами подделано и почему не указаны конкретные пострадавшие от этого?
Прокурор явно занервничал и стал лихорадочно перебирать бумаги. Не найдя нужной, он вопросительно посмотрел на адвоката таможни, но тот сделал вид, что до сих пор страшно увлечён листанием толстенного тома законов. Судья стала издавать нетерпеливые повизгивания.
Кадаврик сжался, затравленно оглянулся на студентов, потом склонил голову и что-то тихо произнёс.
– Ничего не разобрала, – с некоторым недоумением сообщила переводчица, – Кажется, прокурор снимает с вас это обвинение.
– Неужели? Может просто ждёт подсказки?
– Нет, действительно снял. Судья сообщила, что этот пункт рассматриваться вообще не будет.
Тони усмехнулся и поднял руку.
– А что делать с Вертинским? – переводчица заглянула в прокурорские обвинения, – А это кто?
