– Что верно, то верно, Лола.
Они снова прыснули.
– Чья б корова мычала. Ты, что ль, лучше? Только знаешь, если подумать, то мне, когда назюзюкаешься, это дело по фигу… Я и не чувствую ничего. У тебя тоже как отрубает, а?
– Ну да. Известное дело. Бухло навроде заморозки.
– Точно, твоя правда.
Джос закрыла глаза:
– Может, на самом деле это и есть настоящее доказательство любви. Когда на трезвую голову… Но забываешься.
– Чего-чего?
– Ничего…
– Брось, я не поняла. Ты чего сказала?
– Да не помню уже, честное слово.
Они снова залились дурацким смехом, от изнеможения постепенно перешедшим в икоту.
– Слушай, я вот чего думаю. Ты видела типа, который тебя искал тут на днях?
– Какого еще типа?
– Симпатичный парень. В черном костюме и белой рубашке. Суперкласс. Заходил к нам в парикмахерскую. Спрашивал, может, случайно, кто-нибудь тебя знает.
– А ты, конечно, ответила, что знаешь, и даже объяснила, где я живу…
– Ну да. А чего?
– Да ничего.
Джос внезапно поднялась. Хмель как рукой сняло.
– В следующий раз, Лола, будь так любезна, не раздавай мой адрес первым встречным мужикам. Даже симпатичным.
– Но он же сказал, что тебя знает!
– Это еще не причина.
– Да чего ты, в самом деле…
Джос нацедила себе кофе. Ополоснула лицо водой, влезла в туфли. Прежде чем выйти, набросила одеяло на Лолу, заснувшую прямо на кафельном полу кухни:
– Пока, Лола. Я тебя, конечно, люблю, но иногда ты бываешь полной дурой.
Том встал рано. Все домашние задания на субботу-воскресенье он уже сделал, чтобы освободить себе время. Он знал, что Джос, когда проснется, будет злиться. Потому что свои уроки она предпочитает делать одновременно с ним. Но выбора у него не было – дел невпроворот. Он быстренько прибрался, приготовил завтрак и даже сварил кофе для Джос – только чтоб ее умаслить. Потом оседлал велосипед и укатил.
И все же он чувствовал себя немного виноватым.
Он прекрасно знал, что Джос ужасно трудно в одиночку делать уроки. Что ей трудно сосредоточиться. Она говорит, это из-за возраста. Но на самом деле ей просто приходится слишком много нагонять. И у нее опускаются руки. Это естественно. Когда он рядом, ей кажется, что учеба идет легче. Она говорит, что он здорово все объясняет. А главное, ей не так стыдно задавать вопросы, когда она чего-то не понимает. Даже дурацкие вопросы. Она уверена, что он не будет смеяться. В любом случае деваться ему некуда. Попробуй он чего-нибудь вякнуть, за ней не заржавеет. Иногда она бывает жуть какой злой. Потому что кто он такой? Одиннадцатилетний сопляк. А еще учить ее будет…
В общем, куда ни кинь…
Последнее время они бьются над орфографией. Ей нелегко приходится. Она ляпает ошибки почти в каждом слове. Но самое трудное – причастия и деепричастия. Она их люто ненавидит, эти причастия и деепричастия. До такой степени, что орать готова. И говорить ужасные вещи. Совсем не обязательно, что она по правде так думает. Хотя немножко да, думает…
Он от этого сильно расстраивается. Особенно когда она кричит, что это все из-за него. И школу она бросила в тринадцать лет тоже из-за него. Так бы она с удовольствием училась дальше, а из-за него – нет, не смогла. А потом, когда увидит, что довела его до слез, дает задний ход. Признает, что он был не единственной причиной. Она и до этого школу прогуливала. И вообще у нее к учебе особых способностей нет. Не плачь, Томик-гномик, ну же. Ты ведь меня знаешь. Меня часто заносит… К тому же, даже беременная, она вполне могла продолжать учиться, это точно. Просто учителя такие попались – не сумели ее заинтересовать. Зато доставали своим воспитанием. Даже не потрудились выяснить, как и почему с ней такое приключилось.
