Как угодно - страница 11



заморыши-дурачки,
он светит вам
сквозь сутулость свою,
сквозь усталость и призрачность.
Свежо.
И величав вид
ослепшего пройдохи
до коликов в животе,
но все слезки зачем-то,
тянет выблевать
мертвечину родненькую,
здесь, на остановке,
во имя прохожего
или нелепого,
смешного, больного,
тянет и тянет.
А давай ка вместе, любимейший!
крохотный мой сучок,
в рот пальчики —
зазывать спазмы,
сожрем друг друга,
слижем с асфальта
тело Христово,
утолим жажду
бензиновой лужей,
ляжем голенькие
в баки помойные,
попробуй, сосчитай
книжные мурашки.
Поди знать хотел,
а знать нечего,
да хотеть нечего,
почто нам отщепенцам,
мясным божкам.
Колосится рожь,
крутит мельница
древние облака,
идут на выгул
синие ливни.
И я вышел
около шести,
нелепый, смешной, больной,
кровоточащий молчанием,
сказочный стишок,
детская песенка,
выпил свою суть
на краю прощального поцелуя.
Свежо.
июнь 04

На страницах не будет скрипок

Влажный лес окружил музыкой
сел и вылез,
вошел позолотой зари
в пуповину,
я лечу по верхушкам,
слушаю кровь —
забурлила.
Вскрою артерию,
моя траектория
непредсказуема,
эти испарения красного кипятка
заживут облаком
у твоего окна.
Пока не выбелит время —
вкушай ливни мои!
июнь 04

«Необходимо лишь отвагу…»

Необходимо лишь отвагу
Постичь собачьему уму,
А тот затих и смотрит влагой,
Скулит протяжно на луну.
Ну что поджал ты хвостик куцый?
Устал тебе я повторять,
Здесь не скулят, здесь в случках трутся,
Кидаю палку, ну-ка взять!
Давай! Запрыгивай! О, Боже,
Какие танцы у куста,
Быть может, ты, кобель, и сложен,
Природа, мать ее, проста.
Язык сочится, пес зевая,
Осознает теперь всерьез,
Как запах течки раздувает
Его горячий черный нос.
ноябрь 04

«Бирюльки адские…»

Бирюльки адские,
агатовые глазки,
самодостаточная спесь,
и кожа – шелк,
вошел к ней без опаски
да видно вышел весь.
март 05

«Спаси, коль опасен…»

Спаси, коль опасен,
стану твоею сукой,
если гавкну чего —
изнасилуй!
Милый, я уже шелк,
вот твоя водка,
хочу чтоб вошел,
чтобы пенис в пену,
до каления белого
заколи!
Пусть зыркают,
с тобою трусь,
все эти уси-пуси:
человечки-овечки,
лодочки,
листики,
издерганные онанистики —
спаси!
Я во истину баба-солнце,
Я богиня,
Я мясо,
руби с плеча!
Без тебя подпирает
лицо оконце
и как угли в камине
печаль горяча.
Из поклонников сделай покойников,
на всех койках с тобой ночевать
я готова,
но ты успокой меня,
разревелась вдруг, слез не унять.
Мне под ухом синяк – награда,
мне за счастье – поддых ногой,
просто рядом, но глянь как рада,
что ты ешь,
что ты есть,
что ты мой!
июнь 05

«Все на заскоках…»

Все на заскоках,
в поиске,
мы – люди-вывески,
вымышленные,
спящие,
лишние,
за глоточек горького личного
вычтем,
вычеркнем
из телефонного справочника.
Мы разговоры других,
себя подслушиваем,
гнемся,
лопаемся от усердий
казаться лучше.
Нам легко удариться в тяжкие,
новое втащим,
пока переплет его пахнет глянцем —
не оглядываемся,
нужна изнанка,
вся подноготная,
нагие, удобные,
вершители богоугодных дел
мы привыкаем к телу,
к теплу, к тембру,
к амплитуде толчков,
к молчанию, плачу —
вчера было смачно,
сегодня скучно,
посматриваем на часы
наученные,
называем опытом
покой нарушенный,
половое влечение
превращая в дружбу
и наоборот,
торчит для незнакомцев
на бухих аллеях
крохотный страх:
«Может быть я не тот?»
Старое солнце
слоняется по пустым спальням,
все ищут, чтобы в одном
и ветошь святого
и картечь опального,
горечь и мед,
неймется,
отвлечься,
лечиться.
Люди-личинки
Роют рылом мякоть подушек,
жаждут крова,
крыльев сакральных,
прочно застряв
в том, что засрали,
выстрадали