– Вы коллекционируете пустые бутылки?
– Именно так, – подтверждаю с непоколебимой уверенностью.
– Где вы их собираете? На помойках?
– Ну что вы! Знакомые отдают… сомелье в ресторанах. Ну и… в других местах.
– И большая у вас коллекция?
– Дома два шкафа забиты. Есть редчайшие экземпляры!
– Какие же? – Кузьмин неверяще переводит взгляд с бутылки на мое лицо.
– Например, дореволюционная бутылка из-под тархуна, которым утолил жажду в Тифлисе… эммм… Грибоедов.
– Ирина, признайтесь честно: вы это все прямо сейчас придумали? – Кузьмин с подозрением прищуривает глаза. – Вы меня разыгрываете?
– Нет!
Смотрю на него с возмущением, не моргая. Разговор принял совершенно дурацкое направление, но сворачивать с него поздно – а значит, надо стоять на своем до конца. На меня накатил пофигизм, который находит на человека в таких вот ситуациях, когда, кажется, все пропало и становится все равно, что о тебе подумают и куда приведут твои слова и поступки.
– Ну хорошо, – говорит Кузьмин сквозь стиснутые зубы. – Ладно. Антикварные бутылки – куда ни шло. Но вот эта-то то вам зачем? От коньяка, которые можно купить в любом магазине?
– В том, что такой еще нет в моей коллекции, – улыбаюсь во весь рот, прижимаю бутылку к груди и нежно поглаживаю. – Кроме того, каждая бутылка уникальна. Мельчайшие дефекты стекла, печати на этикетке – все повышают ее художественную ценность.
Кузьмин смотрит на меня с откровенным сочувствием, с каким обычно смотрят на людей с умственной отсталостью.
– Ну, и чем мое хобби хуже, чем, например, собирание марок или фарфоровых зайчиков? – спрашиваю с вызовом. – Любое увлечение, даже самое странное, расширяет кругозор человека. А лет так через сто моя коллекция будет стоить целое состояние.
– Согласен, Ирина Андреевна, – с глубоким чувством соглашается Кузьмин. – Вы только что необычайно расширили мой кругозор. У меня даже дыхание перехватило от открывшихся перспектив. Теперь, будьте добры, уберите вашу стеклотару подальше, чтобы я ее больше не видел. И не притаскивайте ее на работу. Иначе люди могут неправильно вас понять.
– Но вы же меня понимаете, Иван Сергеевич? – улыбаюсь ему мило.
– Очень стараюсь, Ирина Андреевна, – отвечает он суховато и отправляется к себе – но на полдороге оглядывается на меня и печально качает головой.
Оставшись в приемной одна, прячу бутылку в сумку, сажусь за стол и силой тру пылающие щеки.
Поверить не могу, что только что стала участницей такой идиотской сцены! Но почему с Кузьминым вечно так выходит? Всю жизнь я не ввязывалась ни в какие авантюры, и в дурацкие ситуации не попадала. А стоило Кузьмину появиться, и пожалуйста – сплошная череда нелепиц и недоразумений.
Но нет, в этом идиотизме виновата Яна! Ну, она у меня за это поплатится.
9. 7-3
…Разговор с Яной обернулся пустой тратой времени. Я гневно объяснила ей, во что вылилась ее затея. В результате сама же и оказалась виноватой.
– Мне жаль, что ты выставила себя в дурацком свете, – заявила Яна. – Но зачем ты бутылку взяла? Пусть бы себе лежала. Ты сорвала мой тщательно продуманный план! Сегодня должен прийти инспектор по пожарной охране, он бы и нашел бутылку – при свидетелях. На репутации Кузьмина появилось бы пятно. Мало тебе, что ты пятна с его пиджака счищаешь? Если не хочешь мне помогать – то хотя бы не мешай.
– Далась тебе война с Кузьминым! – говорю горячо. – Не такой он монстр, каким ты его выставляешь.
