– А кто это с ним – кудрявенький?
Или так: сидим обедаем.
Вдруг баб-Василь спрашивает папу:
– Скажи, Глеб, а Шостакович помер?
– Да здрассьте, давно уж помер, чего это вы, баб-Василичка?!
(Он, зять, тоже ее так называл.)
Проходит минута.
Папа (подтрунивая):
– Баб-Василичка, а ПРОКОФЬЕВ ПОМЕР?
Бабушка (невозмутимо):
– Красотки в поле.
С тех пор про то, что все называют «испорченный телефон», у нас говорится: «Ну, это типичные красотки в поле».
Остроумие не покидало ее до конца. Как-то она сказала нашей знакомой, И. Я. Вершининой, которая заботилась о ней, как ангел:
– Ира, ты должна мне платить жалованье!
– За что, Баб-Василечка?
– Ты через меня зарабатываешь себе место в Царствии Небесном!
В день перед смертью к баб-Васильке пришел доктор из поликлиники Литфонда, и она вдруг из последних сил разразилась нежной речью про моего отца – своего зятя! Трогательно было очень, я и смеялась, и всплакнула.
А тогда уехала с ночевкой к подружке, и наутро пришло известие. В следующий раз я увидела ее уже в гробу. Он стоял в средней комнате с роялем, и был концерт. Я тоже играла – вторую часть седьмой сонаты Бетховена и что-то еще.
Бабусечка пережила Баб-Васильку на семь лет и тихо умерла в 1992-м. Мы еще успели с мужем навестить ее перед венчаньем и записать на видеопленку. Склероз очень смешно исказил ее речь. В частности, она говорила очень забавно: «У меня склерЮс».
Бабусечка была заботливая и всегда знала – кто что любит из еды. Например, всегда покупала мне шоколадное масло, а Баб-Васильке, «со-бабушке» – творожные сырки.
Так и вижу, баб-Василька сидит на кухне, держа сырок в вытянутой руке и говорит нарочитым пятистопным ямбом, хорошо артикулируя басом:
– С кем поделюсь бабусиным сырком?
Хорошие они были, Вера и Надежда наши.
Сегодня день их Ангела.
Из чего только сделаны девочки
Когда-то, более двадцати лет назад, на свет появился вот этот человек: Лизулька, Элисо Эбаноидзе, Пуся, Ватрушка, Бурундук, певунья и шалунья, мой самый нежный и веселый дружок, коробочка со смехом, принцесса и радость.
Мы решили с мужем предпринять кое-какие решительные действия, как только приехали из Парижа. Там меня как-то сильно изменила Марья Васильевна Розанова. Она посылала нас во всякие интересные места и города, давала работу в типографии, взяла меня «на слабо», заставив играть на блок-флейте в переходе парижского метро, надарила африканских тканей для шитья, образовывала, очень смешно ругала и научила видеть мир гораздо шире и уважать и привечать людей, совершенно непохожих на меня. После этого знакомства я как-то поняла, что, собственно, готова.
К декабрю уже было почти ясно, что Лизо́чку – быть. Помню, мы отправились на Новый год за город к друзьям, вышли не на той остановке и по шпалам чесали до своей станции, а Новый год шел с нами параллельно, как более скорый поезд по соседнему пути, прямо за лесом, нагонял, сыпал снегом, но, в результате, пожалел – и мы успели в последний момент к звону бокалов.
В начале весны мы решили развестись. Наверное, я была невыносима и просила: «Свари говна – не хочу говна», как это часто бывает, не помню. Одинокой будущей мамаше сделали УЗИ, определили по сроку август, а про пол сказали: «Ну чо, сами не видите – Казанова будет».
Забегая вперед, скажу, что я родила в сентябре и девочку, что было рискованно в грузинском семействе. («Манана, родила?» – «Да!» – «Мальчика?» – «Нет!» – «А кого?»)
