– Господи! Что я делаю?! – краснея всем своим существом, опешила женщина.
Задышала, отбросила фотографию на стол, словно обожглась. Та плюхнулась на баночку открытого соевого соуса, опрокинув её, и жидкость потекла, пачкая обнажённую красоту.
– Нет, нет, нет, – засуетилась Гордеева. Схватила фото. Бросила. Поставила баночку, начала краем футболки вытирать соус со стола. Затем принялась за фото, но увы – жидкость впиталась, и изображение было безнадёжно испорчено.
– О-о, бо-о-же, – прошипела она.
Из приоткрытой на микро-проветривание форточки послышался дверной звонок. Наталья содрогнулась, схватившись за сердце. Несколько секунд ушло на то, чтобы понять, что звук идёт от её собственной дверной калитки. Ещё раз прозвенело: длинно и настойчиво. Женщина разозлилась: не так уж много людей могло прийти к ней – жила он уединённо. А кто бы мог прийти так поздно, вариантов и вовсе не было.
– Чёрт подери! – прорычала она и выключила фонарик на телефоне.
Суетливо посмотрела на фото. Если Данил найдёт его таким, то поймет, что кто-то залезал в дом… Уж лучше пусть вообще не найдёт. Она зашипела разъярённым котом, сунула фотографию под футболку и метнулась на выход, пару раз споткнувшись в темноте захламлённого дома.
Вмиг преодолела территорию чужого участка, но едва не упала на попу, пока перелезала в спешке через ограду. Пригладила взъерошенные волосы, одёрнула тёмную заляпанную футболку и подошла к калитке.
– Кто там?
– Д-добрый вечер, Наталья Александровна! Это Анатолий Степанович! – засуетился Гусев за калиткой.
Гордеева едва не поперхнулась от возмущения.
– Вы чего так поздно и без предупреждения? – Скрестив руки на груди, нахмурилась она, даже не собираясь двигаться с места.
– Извините. Я не хотел… Точнее хотел, но пораньше, но не смог пораньше. Маму надо было спать уложить. И я вот... За вчерашнее извиниться пришёл… Хотел вас увидеть, – пыхтел и блеял за дверью мужчина.
– Я уже собираюсь идти спать. Пожалуйста, Анатолий, приходите в другой раз, а лучше позвоните, – холодно сказала Наталья, хоть и чувствовала лёгкую вину за собой. Вот только видеть Гусева сейчас не хотелось. Совсем.
– Хм, ладно.
– Хорошо.
– Завтра можно?
Гордеева надула щёки от возмущения, глубоко вздохнула успокаиваясь. Йога! Ей срочно нужна йога! Поза дерева.
– Да. Можно.
– Хорошо! Тогда завтра обязательно позвоню! Приду!
– Да. Я вас поняла.
– Спокойной ночи, Наталья, – лепетал Анатолий смущённо, – Александровна.
– Спокойной ночи, Анатолий Степанович.
Послышались удаляющиеся шаги. Гордеева выдохнула с облегчением и покосилась на соседский дом. Было мучительно стыдно, и не понятно за что больше: за то, что вломилась в чужой дом, что была груба с блеющим и заикающимся толстяком-ухажером или за то, что возбудилась, как девчонка, от срамной картинки... Поплелась в ванную, не обращая внимания на орущих и требующих внимания и еды котиков. Сняла с себя грязную одежду, накинула халат, старательно игнорируя своё отражение в зеркале – она физически ощущала, как пылают щёки.
Подобрала фото, стараясь не смотреть и на него, и пошла в комнату. Села за рабочий стол, положила перед собой трофей – изнаночной стороной наверх. Запах соевого соуса раздражал нос. Несколько минут пялилась на запачканный оборот, так, словно хотела увидеть насквозь.
– Чего я стесняюсь-то? Будто мужчин голых не видела никогда, – проскрипела зубами Наталья и, помедлив, резко перевернул фотографию.
