Кактус Леонова. Записки япониста о важном и разном - страница 13

Липкое чувство тревоги. Тебя вдруг бросает в жар, начинают потеть руки-ноги, испарина, пот течет градом и, опять же, появляется неусидчивость.

Ощущение будто тебя пыльным мешком притрёхнули, когда тебя решили загасить уколами, капельницами или таблетками. Галочкой (галоперидолом), анечкой (аминазином) или релашечкой (реланиумом). Бродишь еле-еле, как сомнамбула, ничего толком вспомнить не можешь. Зрачки как пара крошечных точек. Жопа от укола болит.

У меня отобрали телефон на ночь. Чувствую себя престарелым Вовочкой.

– Вовочка, отдай фонарик и не читай ночью под одеялом.

– Вовочка, открой рот, покажи, как ты проглотил таблетки.

– Вовочка, карликов, гномов и енотов тут нет.

Приходит нелюбимая медсестра моя, приносит таблетки.

– Ну что, вы сегодня едете красоту наводить? Красивой станете – как мы вас узнаем?

– По паспорту, – говорю. – Ой, а паспорт-то у вас. Тогда никак.

– Придется по походке. Я милую… – знаете? – спрашивает медсестра.

Хочу сказать, что про милую я еще одно знаю (как свою я милую из могилы вырою), но вовремя осекаюсь. А то салона мне не видать, как пермяку свои соленые уши.

Подслушала на территории. Девушка в бордовой форме (значит, медсестра: медсестры бордовые, санитары серые, врачи темно-синие) говорит кому-то по телефону:

– Время проходит. Ты залежишься. Я те говорю: ты – залёженная.

Ухожу на выходные в лечебный отпуск. Уже стою в дверях. Вдруг медсестра Ира кричит мне:

– Катя, возвраща-а-а-айтесь!

– Конечно, я верну-у-у-усь, – кричу я в ответ.

– Нет, возвращайтесь сейчас, – говорит Ира.

Оказывается, я забыла подписать какую-то бумажку.

Прохожие на территории:

– О, здесь психиатрическая, оказывается, – говорит молодой человек девушке. – Сейчас я тебя тут и оставлю.

В кабинете физиотерапии:

– Антон Борисович, вы работаете?

– Да, – отвечает флегматичный толстяк, похожий на актера, получившего «Оскар» за фильм «Кит».

– Сильно работаете?

– Татьяна Алексеевна, вы меня пугаете своими вопросами.

– А я такая. Хитрая… забавная.

Мужик стоит около схемы расположения корпусов на территории больницы.

– Скажите, а где корпус двадцать один?

Я подхожу к схеме, ищу 21-е отделение, затем показываю его мужику.

– Нет, – говорит он с ужасом, – я тут не лежу, мне архив нужен.

Объясняю, как пройти к архиву, мужик слушает вполуха. И через паузу спрашивает:

– А где Высоцкий-то тут лежал?

– В клинике неврозов, – бросаю я, удаляясь.

Сходила в парикмахерскую. Подстриглась покороче.

Соседка Карина на обходе врачей (а меня не было) говорит:

– У Кати теперь такая хорошенькая головка, что хочется ее отрезать, поставить и любоваться.

Заведующая крякнула, а Мария Викторовна отвернулась, давясь от смеха, и сделала вид, что не слышит.

Наступила осень, похолодало, а больницу отапливают по японским стандартам энергосбережения, которые как раз я когда-то помогала внедрять. В палате жуткий дубак, мы замерзаем даже в одежде. Предлагаю Карине закрыться сверху покрывалом гобеленового типа, которым застилают кровати. Карина говорит: «О нет! Их же не стирают так часто, как постельное белье. И на них лежат мужики. Фу!» Убедив Карину, что от покрывала не забеременеть, я погружаюсь в свои осенние сны.

Медсестра пытает Карину, куда я ушла. Карина не знает. В конце концов, устав от расспросов, Карина говорит: «Да съела я ее». Учитывая Каринин аппетит, становится страшновато…

На улице осень. Гуляем с Кариной по территории. Все перекопано. Зачем – не очень понятно. В одной из ям устанавливают что-то квадратное небольшого размера, похожее на бункер. Шутим с Кариной, что это бункер на случай ядерной войны для директора больницы и его заместителей. «Хоть бы застрелились они там, как Гитлер», – с чувством говорит Карина.