…
«Мы живем на окраине рукава Ориона», обнаружилась вдруг у нее в голове когда-то прочитанная фраза. Это тот самый, вероятно, рукав, из которого при взмахе вылетают лебеди и озера. Ну, у некоторых правда, куриные кости, тут уже по обстоятельствам. Так вот – Орион, его рукав, еще какие-то элементы одежды, Солнце, Земля, одна шестая, и где-то тут, примерно по центру, стоит город большой. На холодной земле, конечно же. И стоит окнами на лес высокий дом. Вот в нем живет Кали. Хорошо живет, надо сказать. Почти не грустит.
Глава 2.
Сегодня ей снилось, как она ходит по просторной светлой комнате и переводит стрелки часов на нескольких циферблатах на стене. Причем они, кажется, все отстают, но ее задача сделать так, чтобы они, по крайней мере, отставали синхронно. А иванушка сидит в кресле насупившись, и что-то там бурчит под нос. Но она, собственно, ради него все это и делает. Точнее, ради того, чтобы он хоть изредка соблюдал какие-то договоренности и следил за временем. Потому что время-то свои обязанности выполняет и следит за иванушкой. А вот он за ним нет. И потому вечно опаздывает, пропускает, перепутывает и вообще не соотносит себя с «временными таймингами». Это его собственное выражение. Первый раз она хохотала, когда его услышала, потом рыдала от злости, потом пыталась объяснить всю нелепость этого сочетания слов. Но все без толку. Тайминги к нему намертво приклеились. Будто проклятие какое.
Если поднести настенные часы к самому уху, можно расслышать, как там внутри копошатся секунды, шкворчит на сковороде время, изжаривается на каком-то вечном огне. В геенне огненной, возможно. Но скорее всего нет, ни о каком наказании речь не идет. Просто где-то во вселенной горит огонь, и на нем прогорают и улетучиваются в вечность мгновенья.
Почему-то она не боялась времени. Не боялась быть поглощенной, проглоченной им, как и все его, времени, предыдущие дети, быть сожранной. Точнее, она прекрасно понимала, что будет сожранной, но ужаса это почему-то не вызывало. Ну, будет и будет, обычный процесс переработки материи. Знаменитая картина Гойи казалась ей на редкость реалистичной.
От других она требовала неукоснительного выполнения временнЫх обязательств. Если нужно было куда-то прийти вовремя – она, конечно же, опаздывала, минут на 5, не больше. Но при этом точно планировала весь свой день в соответствии с теми реперными точками, которые сама же себе и задавала. Так что день каждый раз оказывался как на пяльцы натянут на временнЫе опоры. Уроки, встречи, приемы у врачей, мероприятия и т.д. – все это создавало некую армированную сетку, в которой было удобно существовать. И ей было совершенно неясно, как можно пообещать приехать в 6 – и без пяти шесть даже еще не начать собираться, чтобы выйти из дома. В глубине души она, возможно, считала себя одной из особо любимых дочерей Сатурна. И забывала, что само ее имя означает «время» на санскрите.
Иванушка часто жаловался, что никак не может уснуть и вынужден принимать снотворное. Она же не принимала его никогда. Но слово завораживает – не этим ли занимаешься каждую ночь – творением собственных снов? А вообще-то и каждый день – собирая для них материал? Иначе из чего они будут ткать свою ткань, понятную в хитросплетениях нитей лишь самому спящему?
Ноябрь так и норовит уложить всех в спячку до весны. Уже почти согласна именно так поступить. Больше всего ненавидит она эту мерзкую морось, летящую прямо в лицо. А еще этот жуткий лед под ногами. Иногда ей казалось, что если она как следует прислушается, то различит хруст многочисленных переломанных старушечьих костей. Жуть какая. При этом жуть неминуемая.
