Калейдоскоп юности - страница 4

Er will unter sich keinen Sklaven seh'n

Und über sich keinen Herrn.

Попутно я напеваю себе под нос простой маршевый мотив старой песни. Эрика заглядывает в тетрадь, перегнувшись через стол и протягивает.

– О-о-о, что это тебя потянуло?

– А хорошая ведь песня, ты не думаешь? Приятная, что по словам, что по мотиву, – улыбаюсь я.

– Я не любительница подобного.

– Да я тоже, но вот сегодня я задумался, как бесит, когда тебя держат за унтерменша.

– И кто же тебя держит за «унтерменша»?

– За «гайдзина». Да, была одна в дискоме, что встречала меня у ворот чаще обычного.

– Ты и сегодня опоздал?

– Не скажу, что опаздывать это хорошо. Но мы же все люди. Не знаю, как в Японии, но в Германии с идеей расового превосходства расстались в 45-ом.

– Н-да, ты всё не меняешься… – протянула Эрика.

– В каком смысле?

– Я помню тебя, когда ты только пришёл в наш клуб. От одно моего вида ты сиял, словно увидел Деву Марию. А вот с Мицугу-сенпаем ты вообще старался не пересекаться.

– Мы просто не совпадали по графику, – пожал плечами я. Против нашего бывшего президента я, на самом деле, ничего не имел.

– Да тебя если увидеть в коридоре, то такое ощущение, что туча ходит. Что в прошлом году, что сейчас.

– Я просто не стремлюсь всем нравится.

– Ты всем своим видом говоришь: «Не подходи – убью».

– Президент, часто ты за мною следишь? – усмехнулся я.

– Просто ты постоянно шатаешься по всем коридорам.

– В классе слишком шумно.

– Так ты вообще нигде не останавливаешься, заткнув уши.

– Музыка помогает расслабиться.

– Ну, тебе виднее, как лучше, но я говорю то, что вижу. Ты сам не свой, когда ходишь по школе. Проносишься мимо, глядя себе под ноги, словно бежишь от кого-то.

– У меня просто шаг широкий.

– Ладно-ладно, – Эрика перестала давить. – Я просто говорю, что вижу обычно.

– Н-да, – безразлично бросил я, глядя на куплет. Сколько бы я не отпирался, а Эрика права. Я не чувствую себя спокойно ни в классе, ни в коридорах. Я постоянно хочу убежать куда-то от всех этих людей, что окружают меня здесь. Я не выбирал – уезжать из Германии или оставаться, меня никто особо не спрашивал. И я не испытываю никакой радости по поводу этой школы или людей в ней. Не говоря уже о том, что на Родине у меня остались друзья, по которым я, на самом деле, соскучился. А из-за часовых поясов мы даже поговорить с трудом можем, обмениваясь лишь сообщениями и редкими звонками по сети.

И время потекло каким-то тягучим безразмерным киселём. Эрика читала, переворачивая страницы с характерным шелестом, а я рассматривал песню на бумаге и делал наброски кандзи в подстрочнике, каждый раз рассматривая иероглиф, словно прицеливаясь. И это славное безвременье литературного клуба могло тянуться вечность. Эта комната располагала к такому вдумчивому процессу. Сегодня только мы двое, но обычно тут чуть больше людей, что даже немного стесняет эту небольшую комнату. Другие члены литературного клуба мне по крайней мере не противны. Они не шумят и не акцентируют своё внимание на мне, а последнее мне очень важно. Я не против их присутствия, но не настроен на дружеские беседы.

Попутно я размышляю, какое наказание для меня придумают учителя и диском. Конечно, оно будет продуктивным с точки зрения пользы для школы. Пошлют помогать в Студсовет или какой-нибудь другой орган самоуправления. Ничего такого, с чем я бы не справился, а бумажная работа хотя и скучна, но мне не противна.