Калиостро в пасквилях современников. Сборник мемуаров - страница 23

. А что всего более при сем духопризвании повергло меня в неприятное удивление, так ето то, что Калиостр ко вреду ближняго употребил власть свою и заставил страдать Г. фон N.N. Я нашла в себе столько смелости, чтоб ему ето выговорить. На что он, потрепав меня по плечу, сказал: «Доброе и мягкосердное создание! сколь мало еще ты знаешь прямое положение и должности истиннаго магика! я и мне подобные нимало сами от себя не зависит, так как другие обыкновенные люди. Мы состоим в повелении наших начальников, коим мы неограниченным послушанием обязаны. О! ежели бы вы знали, с каким прискорбием принужден я иногда делать зло ближнему! но когда я себе воображу, что я чрез то нередко избавляю от погибели целыя земли и народы, а может быть, еще и тех самых, кои чувствуют мое наказание, предостерегаю от вечнаго зла, тогда я получаю бодрость несумненно исполнять волю моих начальников. Пока ты, любезное дитя, не будешь иметь крепости, ежели нужда потребует, наказывать пороки для пользы ближних твоих, до тех пор будешь ты удержана в преддверии магии и никогда до внутренности храма не достигнешь».

Я продолжала: «Простите мне, что я хочу еще кое о чем вас спросить».

«Ежели вам угодно» – ответствовал он.

Я. «На лице вашем написано было некое торжествующее удовольствие, когда вы нам говорили, что Г. N. N. вами наказан и что вы ему с помощию ваших духов много зла причинили. Скажите мне, прилично ли ето тому, кто другом человечества себя называет?»

К. «Признаться, что я в вас считал гораздо больше остроумия. Скажите мне, могу ли я в моем положении быть всегда то, что я есмь! и не должен ли я иногда, дабы совершенно узнать моих учеников, принимать на себя различныя склонности?»

Я. «Но к чему ж вам принимать на себя столько труда, когда вы с помощию служащих вам духов можете нас испытать?»

К. «Милое мое дитя! Ты разсуждаешь точно так, как слепой о цветах! Всякой день имеет свои определенные часы, в которые я могу совершать магическия действия и когда мне тяжкия и важныя работы назначаются. Из вас я только трех нашел таких, над коими смотрение поручил я служащим моим духам; а других я должен искушать наперед в естественной жизни, дабы узнать их сердечныя и душевныя способности и мало-помалу довести их до желаемаго предмета. Ежели бы и вы уже с некотораго времени не были поручены моим духам, то бы я теперь обратил на вас мое внимание, ибо смелость, с коею вы со мною объясняетесь, и неповрежденное чувство человечества, которое при том за вас говорит, могли бы мне вложить в мысль, что в вас кроются величайшия способности к магии».

Спустя несколько дней поехал Калиостр с женою своею, с господином фон Говеном, господином фон Корфом, с отцом моим и со мною в Вилцен к дяде моему, где мы уже его нашли с супругою, с дочерью и с обоими своими сыновьями. Калиостр взял меня одну с собою в карету и имел со мною некоторые разговоры о магии, кои зделали меня весьма примечательною в разсуждении его нравственных склонностей (к которым я уже начинала терять мою доверенность). Тогда открыла я глаза в разсуждении всего, что мне в нем не нравилось; и я должна признаться, что острота его и тонкость в знании людей удивляли меня не меньше магических его опытов. Прежде нежели я далее впущусь в мое повествование, должна я здесь включить некоторое приключение.

По нескольких разговорах Калиостр спросил у меня: что бы такое думала я о Ц.? не могу ли я ему его яснее описать и рассказать некоторыя обстоятельства из его жизни? Я его знаю, однако ж не столь коротко, чтоб я могла удовольствовать ваше желание. (Мне известна была некоторая тайность в разсуждении Ц., которая бы могла быть ему несколько вредна и о коей я точно знала, что кроме двух друзей и моей матери, ни одна душа не ведала. Мать моя, запечатав клятвою уста мои, открыла мне сию тайну.) Калиостр смотрел мне в глаза весьма пристально и с значащим нечто голосом сказал: «Итак, сударыня! Вы ничего такого об Ц. не знаете, чрез что бы вы могли меня ближе познакомить с его склонностями и судьбою, а мне в том крайняя нужда».