При сем должна я напомнить, что робенок стоял в той же горнице за ширмами. Однако ж прежде, нежели начал Калиостр призывать духов, велел мне осмотреть то место, на котором робенку назначено было явление. В оном не было никакого магическаго зеркала, и как бы робенок по сторонам ни ворочался, однако ж естественным образом никак нельзя ему было видеть того, что вне занимаемаго им пространства происходило.
Я должна признаться, что при сем магическом действии некоторые случаи были для меня весьма странны. Во—первых, казалось мне, что он не имел тогда ни малейшей причины делать заклинания46; второе, что Г. фон Говен без всякаго худаго следствия переступил магическую черту; да и весь етот опыт с явлением своим и с часами, которыя держал фон Говен, по моему мнению, безчестил цену магии. Сие мое сумнение открыла я Калиостру.
Калиостр вопреки мне сказал: «Вы всегда судите так, как слепой о цветах. Мне должно вам сказать, что пока еще вы пребудете в преддверии сих священных наук, до тех пор много непонятнаго будет с вами встречаться. Что ж касается до магической черты, за которую преступил Г. фон Говен, то на ето я должен вам сказать, что при нынешнем моем духопризвании так положено было, чтоб Г. фон Говен оную преступил; и для того я во время моего духозаклинания тотчас велел моим духам охранять те места, по которым ходил Г. фон Говен. А для чего я Г. фон Говена представил в явлении, етова я вам сказать не могу; часы, которые я его держать заставил, суть не простые часы, а магические; ежели во время духопризвания держит их такой человек, коего стережет или Ганнахиил или Гавриил, тогда имеют они такое действие, какого от них пожелают мои начальники. Во всякое же другое время сила часов сих не действительна. Но когда духи, будучи призваны, около меня вьются, тогда не советую я никому, не приготовясь, до них притрогиваться. Сверх того имеют они еще и ту силу, что ежели кто в сих обстоятельствах несколько минут часы сии подержит в руках, то я несравненно скорее могу видеть, что в душе у него происходит, нежели у других». (21)
По прошествии восьми дней отправились все мы, которые приехали с ним в Алт-Ауц, обратно в Митаву. Дорогою много говорил со мною Калиостр о приличных местах, на которых намерен он утвердить сочленов ложи нашей, дабы силы каждаго мог он так употреблять, чтоб они наилучшим образом для блага мира сего действовали. Все, что он в разсуждении сего ни говорил, рождало во мне почтение к его душевному расположению и приводило меня в удивление о его разуме; с того времени исчезло в мыслях моих все то, что иногда приводило меня в сумнение о непорочности его нравов. (22) Ежели бы он и тогда уже не зделал мне сильных доказательств о своей проницающей во глубину душ человеческих силе, то бы, по крайней мере, во время сего нашего в Алт-Ауце пребывания уверил он меня совершенно, что силы, превышающия человечество, точно в его власти состоят. Он не только назвал мне по именам всех тех, которые в чем—нибудь сумневались, но сказал даже и причины, на которых они сумнениия свои основывали и от чего они при толиком изобилии добрых свойств лишили себя сего счастия, чтоб быть магиками. N.N., сказал он, был слишком уже предан любимой своей науке. Ежели душа к какому—нибудь знанию ощущает лишнюю склонность, то хотя сие ея упражнение весьма благородно, однако ж в таком случае в разсуждении высших духов она бы слишком по—земному мыслила; она тогда как будто скована, и духи не могут ее наградить тем блаженством, чтоб она могла быть полезна для рода человеческаго и для высочайших селений. (23)
