«Инфаркта, слава богу, нет, – посмотрев кардиограмму, сделала вывод пожилая фельдшерица. – Хорошо, что сердце у тебя сильное… Сорок лет для мужчин – опасный возраст. Организм перестраивается на старость, вот и происходят всякие сбои». – «Какая же у меня старость», – сказал Виток. «А как же, пятый десяток – это тебе не молодость. А ты ещё и холостой, оказывается. Пьёшь, куришь?» – «Не больше, чем другие». – «Другие-то в семье живут. Если не хочешь помереть раньше времени, жену себе найди».
Легко сказать. Виток-то был не прочь, но здесь его поисковый талант не срабатывал. Зато подтверждался закон равновесия, по которому не может человеку везти во всём сразу. Удача в геологических поисках оборачивалась полным крахом в устройстве семейной жизни. Бывали, конечно, разные встречи, и девчонки симпатичные попадались, но всякий раз не получалось надёжного контакта: так, чтобы навсегда одно к другому припаялось. Сердобольные пожилые тётушки из бухгалтерии жалели его: это ведь шесть процентов от зарплаты парень теряет за бездетность! А начальница отдела кадров посылала к нему в партию на практику самых красивых студенток, но дальше скромных букетиков и посиделок наедине у костра отношения не продвигались. Или Виток разочаровывался (одна курила, другая молоток держать не умела, третья ноготочки крашеные берегла и отказывалась по кухне дежурить), или они считали нудными и даже издевательскими его требования бескорыстного и добросовестного исполнения ими должностных обязанностей, но осенью расставание было без взаимной печали, что чрезвычайно огорчало кадровичку, да и всех сочувствующих.
Пётр Зарицкий в очередной раз спрашивал:
– Чем тебе эта-то не понравилась? Смотри, довыбираешься, останутся одни мочалки старые. Размножаться-то думаешь?
Но Виток, сам удручённый тем, что ни с кем у него не вытанцовывается, отвечал:
– Женщины делятся на два типа: просто дуры и дуры с претензиями. Зачем это мне?
Пётр злился:
– А моя жена из каких?
– Ну, твоя как раз исключение. А для меня таких исключений уже и не осталось.
– Смешной ты, Витька, – остывал немного Пётр. – Это дуры как раз исключение. А вообще женщины делятся на дам, не дам и дам, но не вам.
– Ну, это старо.
– Зато всегда актуально, – смеялся Пётр. – Ничего, бабу мы тебе найдём, – заканчивал он студенческим присловьем.
В разных вариантах эти милые беседы повторялись из года в год, но Виток, хоть и жутко было ему с тоскливой безысходностью сознавать, что так и проколышется он в этом мире пустоцветом, пресекая род, и чувствовать за это вину перед всеми коленами предков, в конце концов на перспективах своей семейной жизни нарисовал крест и всё реже старался бывать в посёлке, выпрашивая себе самые дальние и длительные командировки. И что могли изменить назидания фельдшерицы, если от его желаний ничего не зависело? Ну не судьба, и всё тут.
Но вот однажды весной, накопив отпусков за три года, укатил Виток на родину, а когда вернулся, сосед его за стенкой, канавщик Валерка по прозвищу Одесса, вечно ходивший по посёлку или пьяным, или с похмелья, целых три дня был как стёклышко и непривычно тихим. И было отчего: привёз Виток с собой сразу и жену, и дочь. Валерка, который действительно был когда-то одесситом, но однажды вышел из дому за хлебом да так больше и не вернулся, после причудливых извивов судьбы осев на северах, уважал Витка за его всегдашнее дружелюбие ко всем, будь то итээровец или пролётный сезонный бич, и добросовестно старался не шуметь в комнате, прислушиваясь к новым звукам из-за стены. Там иногда рассыпался тёплым песочком женский говорок и слышалось треньканье гитары: двенадцатилетняя дочка занималась по самоучителю.
