Сережа же, в свою очередь, был рад врезаться во что угодно, лишь бы не видеть Дика лишние пару секунд. Перекошенное от омерзения лицо, надменная, самоуверенная маска героя уже и так стояли у него перед глазами, и незаметно для себя он полюбил время в доках – единственное место, где он мог отдохнуть от своего надсмотрщика. На лекциях он предпочитал бессовестно спать.
Корпус собрался совсем незаметно. Помогли и максимально простые схемы Буаро, и множество деревянных моделей, да и старшие на каждом этапе давали советы и пояснения. В день перед первым полетом Сережа вышел из доков на пару часов раньше обычного и, не заметив нигде в небе синей точки, облегченно выдохнул. Похоже, предупреждать Дика о том, что они закончили, никто не собирался.
Вечно сутулые плечи сразу подраспрямились, шаткий шаг курильщика чуть выправился. Конечно, ни о каком притворстве перед Диком и речи не было: Сережа так часто стал ощущать слабость в ногах и головокружение, что мог упасть на ровном месте, да и в существовании половины деревьев, которые он пытался обогнуть, паренек вовсе не был уверен. Однако все же определенный налет драматичности и перегиба в этой своей игре он добавлял намеренно: очень уж нравилось выводить Рихарда из себя.
Как ни странно, если убрать из уравнения Дика, Каньон оказался не так плох и ужасен, как он его себе представлял. Тоскливость и скука занятий вполне уравновешивались тем, что учителя не давили на него так, как в городской школе, – казалось, они действительно стараются присмотреться к его складу характера, чтобы потом дать возможность заниматься наиболее подходящими предметами. Режим он не в силах был выдержать чисто физически, что лишний раз было поводом для скандалов с Диком, так что жил, по сути, в своем прежнем ритме. Ребята в училище отнеслись к нему, возможно, даже лучше, чем прежде в Городе: здесь они сразу стали все «одной крови», исчезли прежние разделения, и бывшие знакомые стали открываться перед ним гораздо охотнее, да и вели себя дружелюбнее, старались изо всех сил подловить момент и показать ему Каньон радушным и гостеприимным. Дик, конечно, закатывал глаза при виде их попыток, но или был так рад передышке, или, как подозревал Сережа, не меньше других обожал крепость – препятствий им не чинил.
Сама крепость поистине впечатляла. Грубые здания-общежития были построены каждое в своем стиле, как пришло в голову строителям-самоучкам; несколько отдельных домиков, спрятавшихся кто за линиями молодых насаждений, кто за тихим озерком, тоже выделялись индивидуальным обликом. Сереже очень нравился этот уютный разнобой после стандартного, бездушного Города, и была какая-то особая прелесть в том, что этот мирок был закрыт от остального полуострова аж двумя рядами стен.
Новые, наполовину отстроенные заново после сражений внутренние стены уже успели порасти снизу плотной завесой плюща и дикого хмеля, из густой травы у подножия пробивались робкие кустики малины. Сережа даже присмотрел место, где ему хотелось прилечь и просто посмотреть вверх, на уносящиеся к небу грубые камни: здесь можно было одновременно увидеть и Внутреннее кольцо, и часть Внешнего.
Внешние стены были на порядок выше, с равномерно распределенными башнями, служившими стартовыми площадками для корпусов. Вынесенные за линию стен и наклоненные наружу, в сторону плато, снизу они казались то ли клювами птиц, то ли когтями неведомой твари, что лезет через стену с плато.
