Дельвиг уехал, увезя с собой вторую главу «Евгения Онегина», письма к Жуковскому, Вяземскому, брату Льву и царю Александру с просьбой разрешить выехать за рубеж на лечение…
Летом ему не писалось. Мучила жара, мухи… Сидению за столом он предпочитал дальние прогулки…
В самом конце мая в Святогорском монастыре обычно проводили ярмарку. В этот день сюда съезжались со всей Псковской губернии. Кто-то – чтобы на людей посмотреть, другие – чтобы себя показать, третьи – чтобы помолиться перед почитаемой иконой Одигитрии Божьей Матери, четвертые – чтобы что-то продать или купить…
Пушкин любил посещать ярмарку, побывать с народом, пообщаться… Вот и на этот раз надел простую рубаху, подпоясался ремешком, на голову надел шляпу, взял свою толстую палку и пошел на богомолье…
До монастыря рукой подать, всего чуть более трех верст.
Ярмарка была в разгаре. Вокруг ограды и внутри ее было полно народа. Празднично звонили колокола…
Всех забавлял цыган своим медведем.
– Миша, покажи народу, – горланил цыган, – как девицы красоту наводят!..
Поднявшись на задние лапы, медведь передними лапами старательно тер свою морду. Народ, довольный, хохотал…
– Мое уважение Александру Сергеевичу, – вдруг раздался рядом голос.
Пушкин повернул голову и увидел торговца из Опочки, Ивана Лаптева, с которым познакомились ранее тоже на ярмарке.
– Рад вас видеть, Иван Иванович! Торгуешь?..
– Нет, какая нонче торговля!.. Одни убытки… Дорожатся мужики… А вы как изволите поживать?..
– Как говорится, помаленьку, – ответил Пушкин, жуя апельсин. – Будешь апельсин?
– Благодарю покорно, – беря апельсин, ответил Иван Иванович, – Я люблю их с чаем… Как долго еще в наших краях гостить думаете?..
Хитрый мужик прекрасно знал, почему Пушкин «гостит» в Михайловском. Поэтому Пушкин промолчал…
А Иван Иванович гордо поглядывал на толпу – пусть смотрят, как он с самим Пушкиным общается.
Пушкин пошел в самую гущу толпы… Кое-кто, особенно помещики-соседи, смотрели на него не очень приветливо, считая его гордецом, поскольку не навещал никого из них, некоторые боялись его острого слова и задорного характера.
Возле главных ворот монастыря, в пыли, на палящем солнце, сидели старцы, гнусавя что-то свое скрипучими голосами. В небольшую деревянную чашку крестьяне бросали жалкие свои гроши.
Пушкин подошел, остановился, послушал и сел рядом с нищими, прислушиваясь к их грустному пению. Все с удивлением стали смотреть на поэта. А Пушкин, сложив ноги калачиком, продолжал слушать, надеясь что-то почерпнуть для своего «Бориса Годунова».
В толпе начали раздаваться голоса:
– А кто это такой?.. Смотри, Аксинья, какие у него когти!.. Наверное, не нашей православной веры…
– Да наш это… барин михайловский…
Вскоре толкотня, жара, вонь, гам утомили Пушкина. «Не заглянуть ли мне к отцу Ионе, испить у него чайку, передохнуть?..» – подумал Пушкин. А потом вспомнил, что сейчас у отца Ионы полно посетителей, и не пошел.
Пушкин решил идти домой… Направлялся лениво к спуску в Михайловское. Он почувствовал наступившее какое-то бессилие, мир побледнел… Но вдруг, словно сбросив с плеч тяжесть, он остановился, бросил высоко свою палку, поймал ее и начал вслух читать:
Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрела…
Димитрий я… Довольно!.. Стыдно мне
Пред гордою полячкой унижаться!..
Пушкин был доволен. В приподнятом настроении, насвистывая какую-то мелодию, он быстро зашагал к своему дому. Неожиданно из-за кустов через тропу выскочил крупный заяц. Пушкин даже вздрогнул… «Черти бы тебя взяли», – выругался Пушкин, – суеверно перекрестившись. – И откуда ты только взялся…»
