Он был почти уверен – Зоя спуталась со своим риэлтором в отместку за его позднюю любовь. И если б она использовала предоставленный им, мужем, шанс, если б откровенно призналась в своей ошибке (сейчас-то она наверняка поняла, какую совершила ошибку), он бы, скорее всего, простил ее. Ради того, что было прожито и пережито вместе. Ради единственного сына.
Но те снимки… это было хуже плевка в лицо. Это было похоже на подлый удар в спину. О каком сохранении семейного очага (о каком очаге?) могла идти речь, если этот очаг загадили, самым мерзким, пошлым образом загадили? Он даже порвал отношения с некоторыми из их с Зоей общих знакомых, теми, кто, по его предположению, мог знать о тех больших и ветвистых, которыми его наградила далеко не молодая и, скажем прямо, не слишком красивая супруга.
…В кабинет, предварительно постучав, заглянул зам, Мартынов, и Вересков тут же переключился на мысли о текущей работе.
Видит Бог, его слишком часто сегодня от нее отвлекали…
* * *
3.
…Домой он приехал в восьмом часу вечера. Джерри – золотистый спаниель – встретил, по обыкновению, широкой улыбкой и счастливым повизгиванием.
Засунув в микроволновку какие-то полуфабрикаты и выставив таймер, Вересков пристегнул к ошейнику Джерри поводок и направился в прилегающий ко двору скверик. Засидевшиеся на лавочках бабули поприветствовали его уважительно – как же, большой начальник… Он подумал, что они основательно перемыли кости Зойке – как это посмела бросить такого солидного, положительного, вдобавок – непьющего и некурящего? Нет, дело тут явно нечисто…
Он в очередной раз подумал о незаконченном проекте загородного коттеджа – пора бы его завершить (может, подключить к этому делу Ларсена? Кажется, не так давно он считался едва ли не лучшим проектировщиком загородных вилл -отличные хоромы отгрохал Свиридову, местному "королю древесины"…)
Вернувшись домой (слегка отсыревшим, ибо моросящий весь день дождь и к вечеру не прекратился), наполнил миски Джерри собачьими консервами и водой и сам поужинал – без особого аппетита, ибо мысли вновь вернулись к Олененку. Что означал ее сегодняшний визит? Высокую степень доверия или ясное осознание того, что его, "Медведя", легко использовать в своих интересах?
Да нет. Если и использует она его, то… ненамеренно. Или неосознанно. Тошно было думать об Олененке, как о расчетливой стерве. Да и не расчетлива она. И не стерва.
После ужина все-таки засел за проект коттеджа, но хватило его ненадолго. Чертыхнувшись, обозвал себя дурнем старым и набрал домашний номер Снигиревых.
Ответила ее мать – сорокалетняя красавица блондинка. Имя у нее тоже было роскошным – Оксана Игоревна.
– Да, Слава (С некоторых пор он для нее – Слава. Что ж, ровесники как-никак…), я вас узнала, но где Ольга – понятия не имею. Полчаса назад звонила, сказала, что с ней все в порядке, а когда вернется домой – не знает. Более вздорной девчонки…
Он извинился, положил трубку. Вот они, дурные предчувствия. Как ни отмахивайся от них, все равно рано или поздно сбудутся.
Он представил себе хрупкую (и до ужаса одинокую) фигурку Ольги, шатающейся по темным осенним улицам, и даже сердце заныло. Хотя с чего он взял, что она сейчас одна шатается по городу? Может, преспокойно сидит дома у какой-нибудь подружки (или рыжего своего дружка) и попивает чай? Может…
Размышления (прямо скажем, не слишком продуктивные) прервал зуммер домофона. Джерри немедленно отозвался на него вопросительным тявканьем.
