Словно ощутив мой взгляд, уже возле входа в столовую Рэй поворачивает голову и встречается со мной взглядом: у него открытое, я бы сказал, беспомощное лицо: щеки, как у ребенка, губы бантиком, изящный нос и широко распахнутые глаза редкого янтарного цвета…
По спине продирает мороз: я отчетливо чувствую исходящую от него угрозу, взгляд у него холоден, как лезвие ножа. Или кажется, или на самом деле на дне его зрачков мне видятся огненные сполохи. Отвожу взгляд и ставлю цель: сблизиться и поговорить с Рэем.
Из раздумий выдергивает голос Корнелия:
— Тут у нас душевая. Сразу за ней – сортир. Там дальше, куда все идут – столовая. Тебя еще не посчитали, так что жрать будешь только завтра.
Мне не привыкать. В детстве приходилось голодать неделями.
Заглядываю в душевую: крашенные почерневшие стены, вода льется сверху и сбоку. Никаких тебе кабинок. Вот это хреново, потому что раздеваться при всех мне нельзя: татуировки-то нет. Да и вообще надо все время быть на стреме, а в выходной попытаться набить татуху у кого-то из маргиналов, благо деньги есть, спасибо Малху.
— А что там? – прикидываясь дурачком, указывая на запертую дверь впереди с табличкой «не влезать».
— Тебя должен волновать только маршрут, которым мы идем, и еще один, ведущий к бабам. Если начнешь шариться, тебя пристрелят. Я доходчиво объяснил?
— Более чем.
Останавливаемся напротив двери с номером 234, находящуюся в самом конце коридора, я прикладываю браслет, и она открывается. Бригадир хлопает меня по спине.
— Тут твой новый дом. Обживайся.
Сказать, что здесь воняет, – не сказать ничего. Комната сырая и тесная, без окон. Две двухъярусные кровати с одной стороны, две с другой, между ними – облупленные шкафы-пеналы. Обитатели комнаты расселись на полу перед крошечным телевизором, стоящем на тумбочке напротив входа. Насчитываю шесть спин, значит, два койко-места пустуют, вот только как понять, какие, когда все постели заправлены?
Мужики смотрят программу «Выживи на полигоне» — реалити шоу с игрой на выбывание и убийствами в прямом эфире. Брызгая слюной, один из зрителей орет:
— Сука, он железный, что ли? Врежь, ему, Ржавый!
— Зуб даю, что они туда гемодов напихали, чтоб простых бойцов завалить. Твою ж мать! – толстый кривоногий мужик вскакивает и ударяет кулаком о кулак, закрывая экран, где друг друга месят два мускулистых амбала. – Ржавый, держись! Ну Ржавый… весь мир за тебя! Не подведи!
Я ни на ком пока не фокусируюсь, жду, когда меня заметят, чтоб не агрить будущих соседей, отрывая от зрелища. Вслед за толстяком вскакивает смуглый здоровяк, плюет под ноги и возмущается:
— Падлы, видно же, что они Борова с самого начала тянули! И тесак специально так спрятали, чтоб он нашел! Тьфу! Подстава!
— Жаль мужиков, положат всех нормальных, — говорит кто-то из толпы. – Свою крысу блатную протащат. Кто за бухлом сгоняет, пока столовка не закрылась?
Смуглый здоровяк оборачивается и видит меня, его круглое, как блин, покрытое оспинами лицо чуть вытягивается.
Бринн, 38 лет.
Уровень 1, ступень 3, разнорабочий.
Надо же, у него не только рожа, но и имя похоже на блин.
— Опа, у нас подселенец, — без эмоций говорит Блин, и все поворачивают головы.
А я ощущаю беспомощность, потому что бить их нельзя, а я не знаю, что с ними со всеми делать, если они начнут меня прессовать.
— Чего язык в жопу затянул? – говорит кривоногий.
Оцениваю вероятных противников: всем за тридцать, все обрюзгшие. Пожалуй, я смогу их легко уложить, но делать этого не стоит, меня в лучшем случае отсюда выкинут, и мой план провалится. Хочется подойти и дать ему в рожу, чтоб заткнулся, но приходится искать другое решение — чтобы не конфликтовать и одновременно не выглядеть чмом в их глазах.
