Карл Великий - страница 11

Это заимствование из римских обычаев, отправная точка того, что было наиболее оригинальным в политическом строе Средневековья, то есть вассалитета и феодализма, стало прямой причиной социального кризиса, из которого должна была выйти каролингская мощь. Оно создало аристократию, которой не было у народов вторжения. Салический человек, действительно, заключал с выбранным вождём личные обязательства совершенно нового характера, в пределах и на срок блага или бенефиция (beneficium), который он от него получал. Таким образом, гражданское равенство исчезло. Бенефициары великих леудов оказывались, хотя и не теряя статуса, фактически отодвинутыми на один ранг в государстве, и отдельная власть, власть их обязателей, вставала между ними и верховной властью.

Такая революция, последствия которой для судеб королевства мы увидим далее, была следствием и стала активной причиной исчезновения аллодов в классе второстепенных воинов. Доходы скромного имущества не могли долго покрывать расходы на далёкие экспедиции, постоянно возобновляемые для расширения или защиты меровингской монархии. Единственным средством для большинства свободных людей обеспечить себе необходимые ресурсы было отказаться от своего наследства в пользу какого-нибудь богатого собственника, который оставлял им пользование, но на условиях и с обременениями обычных бенефициев, и который, с этого момента, зачисляя их в свою свиту, должен был сам обеспечивать их снаряжение и содержание в походах. Счастливы ещё те, кто вовремя соглашался на эту жертву, чтобы избежать полного разорения, которое погрузило бы их в полурабское состояние колоната.

Вот как в политическом строе, основанном на социальном равенстве, тысячи изначально независимых существ постепенно поглощались, так сказать, элитой более значительных личностей. Затем, становясь всё более распространённым, отказ от изначальной независимости почти превратился в закон. Ибо, после того как великие люди народа приобрели союзников по необходимости, они поднялись до столь грозного превосходства, что любой, кто не чувствовал себя в силах соперничать с могущественным соседом, находил безопасность только под его покровительством. Добровольное подчинение слабого более сильному поставило подопечного в клиентелу патрона, на тот же уровень, что и настоящих бенефициаров, и завершило формирование аристократии, каждый член которой представлял собой коллектив граждан, более или менее подчинённых его власти, и управлял почти без контроля частью национальной территории.

Сила вещей, таким образом, вернула этот режим исчезновения среднего класса и чрезмерной концентрации собственности, который священник Сальвиан9 описывал незадолго до великих нашествий как один из пагубных симптомов распада римского мира.

Превосходство патрициата времен Империи полностью возродилось, скорее усиленное, чем ослабленное, в аристократии франков. Безусловно, социальная опасность не была бы меньшей, чем во времена Сальвиана, если бы возрождающаяся аристократия лишь давила на остальную нацию, подобно древнему патрициату, который сам был игрушкой в руках коррумпированного сената и деспотизма Цезарей. Однако, по крайней мере, логика, если не справедливость, управляла новым порядком вещей. Владельцы крупной собственности обладали властью в той же мере, что и богатством: именно они создавали законы в национальном собрании и в конечном итоге подчинили себе королевскую власть.