– Джейми, – сказал он, благоразумно держась на расстоянии.
– Леандр, – сказал я, – не сейчас.
Под деревьями было достаточно валежника для моего дела. Я начал стаскивать его в кучу, выискивая самые большие и толстые сучья, с которыми приходилось бороться.
– Что ты делаешь?
Я взглянул на него. Он стоял руки в карманах, без своей плутовской улыбки на лице.
– Я выражаю свою злость полезным для здоровья способом, – сказал я ему, интонацией расставляя воображаемые кавычки. – Так что оставьте меня одного.
Он не послушался. Он подошел на шаг ближе.
– Я могу достать тебе козлы из сарая.
– Не надо.
– Или куртку.
– Отвалите.
Еще один шаг.
– Принести тебе большой топор?
Тут я остановился.
– Да, пожалуйста.
Мы работали молча, обрубая хворост с толстых сучьев, отбрасывая узловатые ветки. Рядом с домом не нашлось никакой подпорки, так что я упер первое полено в землю, подтащив к нему камни, чтобы оно стояло прямо. Потом я поднял топор над головой и изо всех сил ударил.
Я не видел своих рук, я не слышал ничего, кроме шума крови в голове. Леандр установил другое полено, и я его тоже расколол, и еще, и еще, чувствуя, как моим плечам становится жарко, пока меня не охватило невероятное тупое изнеможение. Я остановился, чтобы перевести дух. На обеих ладонях у меня кровоточили сорванные мозоли. Впервые за много дней я почувствовал себя самим собой и купался в этом ощущении с минуту, потом оно тоже исчезло.
– Ну, – сказал Леандр, отряхивая куртку, – плохо, что у них в доме только газовое отопление, а то ты был бы совсем героем.
Я сел на поленницу.
– Мне не нужно быть героем.
– Я знаю, – сказал он. – Но иногда проще быть героем, чем личностью.
Мы посмотрели на громоздящийся на холме дом.
– Я думал, что Шерлок Холмс держал пчел, – сказал я.
Я бы мог открыть все ульи. Я бы мог напустить пчел в эту громадную ужасную столовую, и пусть бы они устроили свои соты в ее стенах.
– Но никаких пчел не видно.
– Его коттедж теперь принадлежит моей сестре Араминте. Это в конце тропинки. Я не часто там бываю. Она не очень любит гостей.
Я поднял руку в порядке эксперимента, потом растянул мышцы.
– Думаю, все гены дружелюбия в семействе достались вам.
– Алистеру тоже кое-что перепало вместе с семейным домом. – В его голосе появилась горечь. – Но ты прав. У меня есть друзья. Я закатываю вечеринки. Я всех шокировал, по случаю оставив свой дом. И, если мои выводы правильны, я единственный из Холмсов за последнее время, который влюбился.
Я открыл рот, чтобы спросить о родителях Шарлотты, потом передумал. Если они и любили друг друга, похоже было, что это к делу не относилось.
– Вы все еще с ним? – Я помолчал. – Ведь это «он», да?
Леандр вздохнул и сел рядом со мной. Под нашим двойным весом поленница сдвинулась.
– Чего ты хочешь от Шарлотты?
– Я…
Он поднял палец.
– Только не корми меня «ее парнем», «лучшим другом» и прочим бредом. Эти слова слишком расплывчаты. Скажи конкретно.
Ничего такого говорить я не собирался. А собирался сказать ему, чтобы он не лез в наши дела. Но это уже не было нашими делами.
– Она делает меня лучше. Я делаю ее лучше. Но вот именно сейчас мы делаем друг друга хуже. Я бы хотел вернуться к тому, что у нас было раньше. – Произнесенное вслух, это звучало просто.
– Могу я дать тебе совет? – спросил Леандр, и его голос был печальным и глухим, как ночь вокруг нас. – Девушка вроде нее – это даже не девушка. И все же она такова. А ты? В любом случае ты навредишь себе.
