Тогда это дневное заклятье рушилось. Холмс и я шли в мою комнату и неожиданно вновь могли разговаривать.
В первый вечер она встала, пригладила свою юбку и посмотрела на меня долгим взглядом, потом вышла и зашагала по коридору. Я пошел за ней, как во сне, потеряв ее за поворотом длинных и извилистых коридоров. Но я знал, где она будет. Там, в гостевой комнате, возле моей кровати, она сняла туфли. Покачав одну из них на пальце, она взглянула на меня, прикусив губу, и это было бы смешно, но вместо этого зажгло в моей груди жар.
– Привет, – сказал я, ощущая сухость во рту.
– Привет, – сказала она и подобрала энциклопедию, которую не было видно на темном полу. – Что ты знаешь о Бхагавад-гите?
Ничего.
Я ничего не знал об эпической поэме в семьсот строф на санскрите, и я не знал, почему предполагалось, что меня это должно было заботить в полночь, во вторник, в доме ее родителей, где предыдущей ночью она скользнула в мою постель как призрак и потянула меня на себя. Она осталась и рассказывала мне эту историю, пока я не уснул, свернувшись безобидным клубком.
На следующую ночь она говорила о «Тысяче и одной ночи».
Утром ее не было. Когда я открывал гардины, становилось еще темнее. Опять Фолкнер в оконной нише, где ее кот по кличке Мышь глазел на меня, устроившись на моих коленях. Я думал, не Холмс ли смотрит на меня его глазами. Я думал, а что если я попал в петлю обратной связи, в эксперимент, в бесконечный плохой сон? Когда я бродил по коридорам, я слышал, как она играет на скрипке. Но ее не было в ее забитом барахлом цокольном этаже, ее не было в зале. Ее не было нигде. Арпеджио, которые она играла, доносились как будто из фундамента.
Я бродил по дому как какое-то викторианское привидение. Когда я проходил по коридору с картинами, который вел в кабинет Алистера, я услышал, как он сказал: «Больше он сюда не позвонит», а потом как Леандр ответил: «Тебе не придется отсюда уезжать, я не допущу, чтобы это случилось». Здесь всегда подтекстом были деньги. Деньги на кону и фамильный дом. И хотя я слышал кусочки, я не мог сложить их в целую картину. Я был окружен богатством. Могуществом. Отчего все эти споры шепотом? О том, как выиграв приз, удержать его?
Я поймал себя за рассматриванием расписания поездов. Когда я смогу вернуться в Лондон? До рождества оставалась всего неделя. Наша мать приготовила для Шелби мольберт. Я хотел посмотреть, как она его распаковывает. Я подумал, что смог бы поехать в Лондон. Я бы мог навестить Лену и узнать, все ли она еще с Томом, моим товарищем по комнате в Шеррингфорде и другом. Было бы приятно на них посмотреть. Мы бы могли сыграть в покер. Устроить дикую пьянку. Я поймал себя на мысли, что он теперь мог остаться моим единственным другом – парень, который шпионил за мной из-за денег всю осень. Я понял, что с чем-то надо кончать прямо сейчас.
Так я очутился у пруда Холмсов, выкопанного вручную. Было четыре часа пополудни, и темнота стояла хоть глаз выколи, и я не решился пойти к морю. Существовало ли оно на самом деле, или был только его шум, казавшийся на расстоянии нереальным, но грозным своей мощью? Не важно. Он не был мне нужен. Мне были нужны большие камни, наполовину погруженные в пруд, мои ногти, чтобы выковыривать их из грязи, и мои руки, чтобы швырять их в черную воду.
Когда меня нашел Леандр, я достал из сарая с инвентарем топорик и осматривался в поисках нового занятия.
