Картограф Шрамов - страница 19
Выйдя из операционной, Милош словно попал в вакуум. Звуки вокруг приглушились, краски поблекли. Он шёл по коридору, словно во сне, не видя и не слыша ничего вокруг. В голове крутились обрывки фраз, картинки разорванного тела, предсмертный взгляд солдата.
В ту ночь он впервые увидел, как умирает человек. Молодой солдат, совсем ещё мальчишка, с перебитыми ногами и разорванным животом. Милош делал всё, что мог, чтобы спасти его, но было слишком поздно. Солдат умер у него на руках, смотря на него полными боли и отчаяния глазами.
Милош почувствовал, как мир вокруг него рушится. Он опустился на колени и заплакал. Он плакал от бессилия, от жалости, от горя. Он не мог понять, как такое возможно – чтобы люди убивали друг друга, чтобы невинные страдали и умирали.
– Не плачь, доктор, – услышал он тихий голос над собой.
Это была Ясмина. Она опустилась рядом с ним и нежно провела рукой по его волосам.
– Война – это смерть, – сказала она. – К этому нужно привыкнуть. Иначе ты не выживешь.
Милош посмотрел на неё заплаканными глазами, полными боли и отчаяния.
– Я не могу привыкнуть к смерти, – прошептал он. – Я не хочу привыкать к смерти… Я хочу спасать людей, а не видеть, как они умирают…
Ясмина обняла его и прижала к себе.
– Ты делаешь всё, что можешь, – сказала она. – И это самое главное. Ты здесь, ты помогаешь им, ты облегчаешь их страдания. И это уже много.
В ту ночь Милош понял, что его жизнь изменилась навсегда. Он больше не был тем наивным студентом, который мечтал о карьере хирурга. Он стал военным врачом, свидетелем ужасов войны, человеком, потерявшим веру в мир и справедливость. Он увидел ад своими глазами, и этот ад навсегда оставил свой отпечаток на его душе.
Опираясь на стену и пытаясь унять дрожь в руках, Милош слышал, как далеко в коридоре затихают голоса Дамира и Ясмины. Его тошнило, но не от крови, а от бессилия. Смерть солдата, чьё имя он даже не успел узнать, вывернула его наизнанку, обнажив всю беспомощность перед лицом войны. Милош помнил, как судорожно сжимал его руку этот парень, и как его взгляд постепенно тускнел.
В голове всплыли слова старого патологоанатома, профессора Кнежевича, который повторял на каждом занятии: “Мы, врачи, лишь немного оттягиваем неизбежное. Смерть – это часть жизни, и к ней нужно относиться с уважением, но без страха”. Но сейчас, здесь, в этом проклятом подвале, слова профессора казались циничной ложью.
Оттолкнувшись от стены, Милош побрёл по коридору, надеясь найти укромное место, чтобы прийти в себя. Под ногами хлюпала какая-то жидкость, вероятно, кровь, смешанная с водой. В палатах стонали раненые, призывая медсестёр. Запах карболки, призванный убивать микробов, не мог заглушить зловоние гноя и разлагающейся плоти.
Милош зашёл в пустую перевязочную и закрыл за собой дверь. Комната была освещена тусклой лампочкой, отбрасывающей причудливые тени на стены. На столе валялись окровавленные бинты, шприцы и использованные ампулы. Милош подошёл к окну и открыл его, впуская внутрь струю свежего воздуха. На улице шёл дождь, словно оплакивая погибших.
Он опёрся о подоконник и закрыл глаза, пытаясь унять дрожь в руках. Перед глазами стояло лицо умершего солдата, его испуганный взгляд, его судорожно сжимающая рука.
Милош чувствовал себя дураком. Он наивно полагал, что сможет спасать жизни, облегчать страдания. Он не понимал, что война – это нечто большее, чем просто раны и болезни. Это – разрушение, хаос, отчаяние.