– Лезут в Станиславские.
Пелев, Соров? Несмотря на то, что народ-д-д их не любит, брыкаться будут. В том смысле, что попытаются:
– На всю оставшуюся жизнь, – доказать, что:
– Не виноватая-я я! – Точнее, что:
– Не заслужили такой хренопасии.
– Может этого, как его? Ну, который дописывает трилогию:
– Как долго мы жили Под Плинтусом.
– Так-то бы, да, любого можно в случае чего, – сказал Миша Маленький – и так им и останется на всю оставшуюся жизнь – если не найдет Нотхауса.
– Но они не только всё больше:
– З домами, – сказал Германн, шмыгая носом, – но и с очен-но большими – не поверит.
– Не поверит даже поддельной Декларации о Независимости, ибо у них на лице написано Иду На Вы, – сказал Миша, – а како на Вы, если Вы от самого рождения, не:
– Александр Македонскафф. – Как Пушкин.
Хотя и Пушкину, как назло, только в тридцать лет дали звание:
– Младшего лейтенанта, – Не как всем:
– Узе полковники, – и даже министры иностранных дел.
– Тогда Цыпленкова, который сам расписался на всех документах, мистера Потемкина, пока тот буйствовал в стрессовом состоянии.
– А именно? – спросил Миша.
– Он написал дилогию: За что боролись – на то и напоролись. – Вероятно, имея в виду свой дом, на который накропал непосильным трудом, а пришел как-то:
– Иво нет. – Как говорится, работал, работал почти всю оставшуюся жизнь, а пришел:
– Нет ничего.
– Не пойдет. И знаешь почему? Все так. Пашут-пашут, а толку:
– Ни-ка-ко-го-о-о! – Страна Сизифоф.
– Про Пелева мы уже говорили?
– Да, ему памятник стоит в тайге из одной черной.
– Как же ее не едят муравьи, точнее, эти кусающиеся комары с огромными рылами?
– Вся икра контрабандная, а домашнюю консервацию не берет даже муравьиная кислота. – Хотя не скрою, на первых порах вроде вкусно.
– Сорова?
– Не согласится добровольно даже на время лечь в психушку, а уж тем более:
– Лечь под тран-н-вай.
– Это у вас такая заморочка? – спросил Борис. – Сделать Нотхауса Лиозом? Я не понимаю, зачем?
– А не надо? – спросил Миша.
– Мозет ми ни-правильно иво поняли? – прошепелявил носом Майор.
– Не логично получается, – сказал Б, – Лиоза вам жалко, а Нотхауса нет.
– Так, а кто еще согласится добровольно лечь под трамвай? Только Нотхаус.
– Мы пообещаем ему бабки – ляжет.
– Сколько? – спросил Борис.
– Да всё отдадим.
– Сколько у вас?
– А у вас?
Б промолчал.
– Мы отдадим Нотхаусу все, что вы нам пожертвуете.
– Это у вас заранее был такой плэн. Я имею в виду, взять меня в плен, как заложника, и просить у совбеза:
– Немного бабла на выкуп.
– Не пускайте нас по ложному пути – вас уже исключили.
– Вы слышали когда-нибудь, что из Масонской Ложи – никогда никого не исключают?
– Ложи? Это одно и тоже?
– Ну, если туда не берут всех подряд, то как вы думаете – это меньше, чем масоны? – Очевидно:
– Больше, и намного.
– На сколько?
– На целую голову.
– Масоны, масоны, масоны кабаре, – спел Миша, начиная понимать всю трудность возложенной на них миссии:
– Найти Нотхауса Лиоза.
Тем более:
– Не композитора.
– Надо было взять Кота, – сказал Германн. – Он знает не только вход, но и выход из темной комнаты, где его нет.
Но Ле-штрассе, три был тут, спал даже не под сиденьем, а лежал у заднего стекла, но так, что его не было долго видно за подголовниками, которые – если кто не знает – бывают и у задних сидений, как сказал один водитель с большим стажем:
– Как небо и земля, – в том смысле, что отличаются две цифры:
– Семерка и Восьмерка.
