– На меня, в общем-то, уже, кажется, существует очередь, но тут увидела его разные глаза, и решила:
– Не буду портить ему настроение, так счастливо начавшееся для нас обо-обе-их.
– Не расстраивайся моей разборчивостью, – сказала она Диме, – я прочту тебе свои стихи, – и тут же залезла на стол, и никто ничего ей почти не сказал, так как решили:
– Просто так такие тачки не выигрываются.
И:
Воскресный свет всё менее манит
Бежать ежевечерних откровений,
покуда утомительно шумит
на улицах мой век полувоенный.
Стихи Иосифа Бродского)
– Вы устали от волнения, после получения Ленд Ровера, – сказал парень с соседнего стола, – разрешите, я продолжу?
– Нет, то есть, да, сенькью, сенькью вери матч, – и она спрыгнула вниз в лапы, не пропускающего этого случая Димы, несмотря на то, что рядом уже стояли Михаил Маленький и Кот Штрассе.
И он сказал:
А мир живет, как старый тугодум,
и снова что-то страшное бормочет,
покуда мы приравниваем ум
к пределам и деяниям на ощупь.
(Стихи Иосифа Бродского)
Его снова потащили:
– За наш стол, но он ответил:
– Позже.
И Дима сделал то, что не было предусмотрено протоколом:
– Пошел и выгнал из отдельного кабинета шеф-повара, а сам затащил туда Аллу Два.
И можно было не сомневаться:
– Всё было по-честному, – обоюдоостро.
Шеф-повар легко поддался на эту провокацию, а точнее, наоборот, так как ничего не сказал, как обычно:
– Пусть Кот работает здесь шеф-поваром, авось мышей наедитесь до отвала, – а вышел, как будто только заходил в Елисеевский, сделал там своё дело:
– Слегка загипнотизировал продавщицу, чтобы недовесила э литл, и просил жалобную книгу, которую потом и отдавал за небольшое вознаграждение:
– Кило Любительской натюрлих, – а один раз продавец даже не отказался сбегать в соседнюю Булочную за мягким хрустящим батоном, – но он этим не злоупотреблял, так как одна пышногрудая блондэ – но не натюрлих, разумеется, высказала ему в лицо:
– Больше ко мне не приходи по ночам, ибо если имеешь слабый потенциал: не обнадеживай девушку. – И он испугался, так как:
– Люди на самом деле могут подумать, что эту, можно сказать, мамочку, одного из публичных домов Оноре де Бальзака, он держал в своем уме за простую девицу легкого поведения, для соблазна потенциальных жертв, работающую здесь продавщицей колбасы.
Что, в общем, и понятно, ибо Хомо любит прикидываться дураком только до тех пор, пока у других Хомо не возникает сомнение, что он на самом деле имеет этот прикид, в том смысле, что не посмеялся над девушкой легкого поведения, а:
– Поверил, как Дурак, в ее чистосердечное признание.
За что, собственно, казнили и Иисуса Христа:
– Не с умыслом посмеялся над верой, а от души, – на которую только и может надеяться человек без специального образования.
Ибо:
– Как можно было поверить Марии Магдалине, что и она только недавно покинула институт благородных девиц? – Или она именно там, в пороке, искала ту глубину души, где находится:
– Вера?
Отсюда вывод:
– Царь Борис Годунов считал, что юродивый Николка:
– Только прикидывается дураком, – поэтому также прикидывался, что:
– Боится его.
Вывод:
– Безразлично, верите ли вы ему, этому юродивому Николке:
– Всё равно шлепнут, или как Бориса Годунова или, как:
– Григория Отрепьева.
– Потому и не играю, – сказал шеф-повар, – а всегда только проигрываю. – Но смело занял место тамады за столом.
Правда, не за тем, где восседали работники своего воображения, а рядом, где сидел, так называемый Бродский – поэт.
