– Бить в неверующего.
И второй раз ударил первосвященник Иисуса по лицу, и опять молния NN пошла, как на магнит, на испуг от отсутствия веры:
– От создания мира.
Петр успел сказать:
– Я не верю, что Этот Человек говорил правду.
И молния ударила ему в сердце, которое тут же окаменело.
Третий раз первосвященник ударил Христа по лицу – молния отделилась от Вавилонской Башни и направилась на страх Иисуса Христа, который опять принял на себя Петр, и упал головой в землю.
– Я никогда не видел Этого Человека, – сказал Петр, и молния поняла правильно, согласно заданию, зашифрованному в ней:
– Ударила в голову того, кто отрекся от веры. – Но не смогла повредить ее, так как Каменное Сердце уже защищало Петра от:
– Сил этого мира. – Хотя:
– Хотя он уже был мертв, как мертва была Графиня в спальне у Пушкина, выдавшая под ударами молний Рыцаря Золотого Камня, каким был Германн, эту страшную тайну Потустороннего Мира:
– Тройка – Семерка – Дама!
Дама, означающая в Системе Тарот цифру двенадцать. И сумма цифр всех трех ударов стала не 21 – как могло произойти, а:
– 22 – Номер последней главы Откровения Иоанна Богослова.
И, следовательно, не Жизнь, а:
– Смерть.
Германн, как рыцарь Розенкрейцер, выбрал смерть. Но.
Но не по своей воле, а обдернулся. Обдернулся, потому что к этому времени был не один, а связан с Иисусом Христом вечными узами.
Как и другие Апостолы.
Посредством страха Иисус передал Петру и силу братства верующих в Него. В силу через смерть.
Я не люблю, когда я трушу, я не люблю, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу, тем более, когда в нее плюют.
Я не люблю арены и манежи, на них мильон меняют по рублю, —
Пусть впереди большие перемены, я это никогда не полюблю.
Пусть впереди большие перемены, я это никогда не полюблю.
(Стихи Владимира Высоцкого)
– Какие перемены планируются? – двое стражников культуры преградили путь парочке, состоящей из Редисон Славянской и Похороните Меня за Плинтусом.
– Иностранные корреспонденты? – сразу понял-решил Плин, – мы не уполномочены распространяться чужими тайнами.
– Ничего, ничего, – похлопала их по плечам Реди, – я скажу, мне можно.
– Почему? – спросил один из них, Ваня.
– И знаете почему? Я не буду рассказывать чужих тайн.
– Почему? – тоже спросил второй иностранный, кажется, корреспондент – Дима.
И она ответила:
– У меня своих тайн хватает.
Зачем мне чужие.
– Это как в песне? – спросил Ваня.
– В какой, простите?
– В песне про солнце: – Даже солнце нам не надо, если восходит оно на западе.
– Есть такая песня? – спросила Редисон, и видя, что парень вынул из большой походной сумки, которую раньше она не заметила, Грюндик, и что самое главное:
– Кажется, не местного производства.
– Щас сыграю, – сказал он, и нажал мягко спружинившую кнопку.
И сыграл, но немного ошибся к еще непривычной перемотке ленты, и запел:
Гёл
(Леннонмккартнеи)
Из зэре энибади гоинг ту листен ту май стори
Олл эбаут зэ гёл ху кэйм ту стэй?
Ши'с зэ кинд оф гёл ю вонт со мач
Ит мэкес ю сорри
Стилл, ю дон'т регрет э сингле дэй
Эх гёл
Гёл
И ребята так заслушались, что Плинтус попросил ребят:
– Пойти с нами.
– Зачем? – удивился Ваня.
– Нас там арестуют, – поддержал его Дима.
– Это совсем не обязательно, – сказал Пли, и показал на Реди: – Вот она тоже из Америки, а посмотрите на нее:
– Спокойно разгуливает по Москве, как у себя в Голливуде, и даже прямо призналась:
– Голливуда мне мало, хочу прописаться и здесь в Союзе – правда пока что – Писателей.
