По возвращении, получив новый приказ, Войнович отправил в Астрабад фрегат с двумя ботами, под командой капитан-лейтенанта Баскакова как для защиты поселенцев и торговых судов, так и для наблюдения, дабы на Каспийском море не появился персидский флот. С Баскаковым присланы были при этом подарки Ага Мохаммеду.
Сам же Войнович выехал в Петербург. Там он был благосклонно принят императрицей, которая не усмотрела вины капитана 2 ранга в пленении. Более того, за перенесенные тяготы Войнович получил чин капитана 1 ранга и перстень с бриллиантом. Пребывая в столице, он еще несколько лет номинально считался командующим Каспийской флотилией, а в 1787 году, произведенный в контр-адмиралы, был послан командовать корабельной эскадрой в Черном море.
Неудавшаяся экспедиция из-за изменившихся военно-политических приоритетов больше не возобновлялась. Кроме этого, все суда эскадры Войновича через год службы оказались сгнившими.
Однако отныне на Каспийском море, при устье Волги, было велено постоянно содержать значительную флотилию «для покровительства нашей коммерции и содержания в обузданности ханов, коих владения лежат на берегу Каспийского моря». При этом каждое лето один из фрегатов занимал постоянный пост в Астрабадском заливе, напоминая персам о русском присутствии на Каспии.
* * *
Между тем Суворов по-прежнему прозябал в Астрахани, в неведении будет ли когда-либо организована военная экспедиция, которой он формально командовал, или нет.
«Ныне, чувствуя себя всеми забытым, – делился он своей печалью со статс-секретарем императрицы Турчаниновым, – не должен ли я давно сомневатца в колебленной милости ко мне моего покровителя, одного его имея и невинно лишась, что мне тогда делать, как стремитца к уединению, сему тихому пристанищу, и в нем остатки дней моих препроводить? Кроме примечательных слабостей телесных от долголетней нелицемерной моей службы, чувствую, что болезнь оная, пред сим лет шесть меня угнетавшая, снова ныне свой яд в меня поселяет».
Суворова раздражало местное общество, провинциальные сплетни, суета, интриги. К тому же он не находил никакой поддержки со стороны губернатора Ивана Якоби, который являлся противником экспедиции.
Из писем Суворова: «Но года два что я? Оставить службу рад, удалюсь мирских сует – говорю по чувствам: но, как одушевленный, – оставить службу грех!» Истинно грех, потому что он исповедует принцип «долг к Императорской службе столь обширен, что всякий другой долг в нем исчезает».
Коротая время, Суворов гулял по деревне Началово, одаривая крестьянских детишек пряниками и орехами. Впоследствии он часто вспоминал астраханскую жизнь, говоря окружающим:
– Давно уж не проводил я время так весело, как в Астрахани!
Но на самом деле веселого в Астрахани для Суворова было мало. Около двух лет пришлось томиться ему там в ожидании какого-либо определенного дела. При этом в подчинении у Суворова не было, по сути, ничего. Даже обещанные два полка Казанской дивизии в Астрахань так и не прибыли. Суворов считал себя сосланным и, лишенный любимого дела, был ввергнут в состояние желчной раздражительности. «Боже мой, долго ли меня в таком тиранстве будут томить!» – писал он в письмах.
Еще на Дунае он подхватил лихорадку, которая теперь напомнила о себе. В Астрахани активно обсуждали сплетни о генерал-поручике. Неуживчивый, склонный к неожиданным, озорным выходкам, генерал казался местным обывателям вздорным чудаком. О нем плели небылицы. По городу из рук в руки ходил пасквиль, где Суворов выведен был под именем некого Фехт-Али-хана.
