Кайфуй, гном - страница 5

Микула родился в Тульской губернии 19 лет назад. Родился трёхпалым – это только про левую руку. В остальном – был здоров. Деревенские мальчишки даже и не дразнили особо за такой некомплект. Хватал он тремя пальцами так же крепко, как и пятью. А бил, наверное, даже ещё крепче. Да и управлялся левой ловчее, чем правой. Ножичком ли вырезать, удочку ли снарядить.

Микула был крепостной. И прошлой весной его, как ещё пять десятков молодых крепостных, привезли сюда, на берег Тагила, делать железо. Иных уж нет. Кто быстро истаял, не выдюжив работы на колоше. Кто сгинул в лесу, кто на понос изошёл. Один даже в колошу свалился – оступился, переворачивая в огненное жерло короб с углём. Так там даже доставать бессмысленно.

А Микула – вот. Всё шаги считает, когда идёт с завода в избу. А когда обратно идёт – не считает. Знает, что и без этого придёт туда слишком быстро. Хотя мог бы и считать. Лишь потому что умел. Ведь из крепостных, приехавших сюда за последние пять лет, он был единственный, кто знал счёт и грамоту. Но эти его знания были никому не нужны. А нужно было, чтобы он целый день раскладывал на колоше руду, уголь и известняк, а потом, по команде мастера-уставщика, сбрасывал всё в жерло. И, разумеется, не умер бы раньше времени. Микула и не собирался.

Малый достал из-за пазухи нож в кожаном чехле, обнажил, ловко взял его тремя пальцами левой руки и очистил луковицу. Потом одним движением лезвия разделил её пополам. Запахло свежестью – аромат пробился в засыпанные копотью ноздри и даже вышиб слезу. Парень экономно посыпал срезы солью, откусил от одной половинки, потом от куска хлеба, стал жевать. Когда решил, что пожевал достаточно, добавил в рот воды, сделал ещё три движения челюстями и, поморщившись, проглотил.

Так повторял, пока не закончились хлеб и лук. Это случилось не слишком быстро – колотые дровишки успели прогореть, распасться на угольки и погаснуть. Уже в полной тьме Микула заткнул в крыше дыру над очагом, развернул тюк из нескольких одеял, влез куда-то в середину и уснул, повернувшись спиной к очагу.

Открыл глаза, когда будильщик появился в начале улицы и собирался заорать своё заунывное: «Пробужда-а-а-йся, люд честно-о-ой!». Годовая привычка сказалась. Что интересно, свой нечастый выходной Микула этого завывания не слышал – продолжал спать. Как-то задумался о природе такого явления. Пришёл к выводу, что на самом деле не спит весь, душа как бы делится на того, кто спит, и того, кто сторожит. Последний и командует, когда первому пора открыть глаза, если утром надо идти на завод. А если не надо – то и не командует.

Микула вообще много о чём думал.

Он выбрался из одеяльного гнезда, почесал, где чесалось, потянулся, чтобы разогнать кровь и пошёл к кадке с водой. Солнечные лучи ещё не добрались до узенького – в одно бревно – оконца. Самому солнцу ещё было рано, да и его предвестнице – заре не пришёл урочный час. Микула нащупал на маленькой полочке изжёванную с одного конца палочку, послюнил, помакал в толчёный мел и принялся натирать зубы. Старался добраться до самых недоступных уголков. Эту процедуру ему привили мать с отцом – шибко грамотные крепостные. Девкой мать служила у барыни умывальщицей – там и подсмотрела. И своим после велела делать так же. Сначала Микула удовлетворился объяснением, что так можно отогнать зубовные хвори. А потом и сам докумекал, что мелкий порошок, размешанный с водицей, отчищает от зубов такие же мелкие частицы плохого, что вызывает гниение, боли и прочие неприятности. А в плохое превращается хорошее – то, что недавно ел. Оно начинает преть и сгнаивает вместе с собой зубы. А потому это надо убрать. Если не хочешь умирать от боли, как Денис Лукъянович, который сначала просто выл, а потом его лицо распухло до неузнаваемости, от чего старик и помер.