Кайфуй, гном - страница 6

Микула набрал из ковша в рот воды, погонял её меж зубов и вышел за избу. Там он отвернулся от стенки, сплюнул белую водицу наземь, туда же опростал мочевой пузырь. Вообще-то сделать это было первым его желанием после пробуждения. Но вместо того чтобы ходить дважды, можно и немножко потерпеть.

Грязь прихватил севший за ночь морозец, поэтому идти сейчас на завод было легче, чем вчера с завода. Под лаптями похрустывал ледок, изо рта вырывались размеренные клубы пара, не видимые, впрочем, в темноте. Вот, кстати, тоже. Кто-то говорил, что это на холоде душа выходит из человека, и, если слишком много выйдет, то можно заболеть. А Микула думал, думал да решил, что это так же, как над кипящей в чугунке водой – вода, которая стала паром. Ну, то есть, пока она горячее, чем воздух вокруг, её видно. И в дыхании тоже есть вода. И она горячее, чем воздух вокруг. Микула подозревал, что и с туманом, и даже с облаками дело обстоит примерно похоже.

Он догнал троих, что тоже шли на завод. В темноте было не разобрать, кто именно идёт. Говорили приглушённо. «Слышали, Григорий Семёнович, говорят, совсем умом повредился. Ждёт, когда сок застынет, колет его киркой и смотрит. Говорит, что видит по нему, какой чугун получился». В ответ смех.

Григорий Семёнович – мастер-установщик. Старший из двух. Плавил руду сколько себя помнил. Был когда-то подмастерьем, потом стал мастером, а потом и собственную литейную фабрику заимел – на одну маленькую домну. А потом его наняли купцы Демидовы. В руки дали столько, сколько он не брал, будучи хозяином фабрики. Оттого и старается теперь, боясь потерять прибыток. Да только методы его иногда вызывают оторопь. Нет, знамо дело, смотреть на цвет огня и дыма, смотреть, как течёт и как расплёскивается сок – так качество чугуна определяли всегда. И решали, наддать воздуху из мехов в домнино нутро или, наоборот, попридержать, чтобы не слишком кипело. А тут – колоть застывший сок. «Интересно, что он там увидел», – думал Микула. Он уже знал, что размышления эти – его основное занятие на весь день. Ну, а кучи руды ворочать да короба с углём опрокидывать в жерло – дело привычное, мысли о нём много места в голове не занимают.

Красное свечение впереди разделилось на два огненных столба, поднимающихся над домнами. Кожей лица Микула почувствовал, что стало теплее и суше. Он стащил с трёхпалой левой руки рукавицу и почесал шею под обгорелой бородой. Завтра последний рабочий день из восьми, потом выходной, а значит, завтра вечером баня. Микула не ходил в общую парилку. Он сделал баню себе сам. Срубил маленькую клеть позади избы, соорудил очаг и поставил рядом средних размеров кадку. Как и изба, баня топилась по-чёрному. А выходил из неё Микула, чувствуя себя белее тех самых облаков, что суть вода в небесах. Он раздевался в избе, голым заходил, согнувшись, в клетушку парной, притворял дверь, опускался на корточки у очага и начинал жечь огонь. Когда как следует разгоралось, он бросал туда камни – булыжники размером с кулак, которые притащил сюда специально для этого. Дождавшись, пока голыши раскалятся, брал их деревянными щипцами, которые сделал сам, и бросал в кадку. Короткое шипение сопровождало каждую такую манипуляцию. Он складывал в огонь очередную порцию камней, за это время булыжники из первой партии успевали отдать воде свой жар. Микула выуживал их теми же щипцами и складывал рядом с очагом. Процедура ему нравилась. И даже то, что снова приходилось иметь близость с огнём, Микулу не расстраивало. Главным здесь было ощущение покоя и отдыха. На такую процедуру уходил не один час. Но куда спешить? Думать, строить схемы и разгадывать загадки было любимым его занятием. А это можно было делать и на колоше, и в бане. Просто в бане спокойнее. Пока вода в кадке прогревалась, Микула успевал хорошенько пропотеть. Пот вымывал из пор въевшуюся сажу. А потом, когда был готов кипяток, малый брал лыковое мочало и хорошенько тёр себя, стирая с кожи прах здешних недр. Но это будет завтра.