Казачья серьга - страница 5



Так бранятся в сумерках несмело,
Всякий раз по-своему правы.
А душе как будто нету дела
Ни до сердца, ни до головы.
Я живу темно и торовато,
Голове и сердцу не в укор.
Но душа им вынесет когда-то
Свой неумолимый приговор.

«Протарахтела повозка…»

Протарахтела повозка.
Просвиристела чека.
Так же лениво и просто
Лета тончает черта.
Кончилось наше сиденье.
Снова беремся за гуж.
Пенье, свиданья, виденья —
Милая сельская глушь.
Вряд ли навеки запомнишь,
В сердце с собой заберешь
Крыши зеленый околыш,
Красный ее козырек.
Вряд ли надеяться надо,
Что угадал наизусть
Повесть вишневого сада,
Плеса кукушечью грусть.
Ветрена память. Но все же
Соком крестьянских корней
В чем-то ты станешь моложе,
Чем-то природе родней.
Все же не только для виду
И не за модную блажь
Родину эту в обиду
Своре продажной не дашь!

«В любовной или в любой горячке…»

1
В любовной или в любой горячке.
От резвой славы, худой хулы
Лопух под кепку —
                и все болячки
Выносит разом из головы.
В ломотной сыри, знобящей хмари
К душе медовый пойдет первач.
Шалфей и мята, иван-да-марья —
Настой целебный от неудач.
Кувшинкам в тихой вольготно речке,
Роса в садовой царит траве.
А сны святые – на русской печке,
В них мама гладит по голове…
2
Глядеться в речку сподручней вербе,
В глуби небесной смочив крыла.
Уж коли свято природе верим,
Расколошматим все зеркала!
Чумеет чакан, блукают блики,
Стрекозы пляшут вниз головой.
Я отражаюсь в своей Панике
Такой бессовестный и молодой!

«На гулькин нос…»

На гулькин нос.
Но все короче дни
И пасмурней, увы, не понаслышке.
В саду заречном памятные пни
Погрызли напрочь злые муравьишки.
Знать, не к добру…
Я тоже натощак,
Отвыкнув враз от кофия и чаю,
Грызу купырь морковный,
Впрочем, смак
И сласть от детства в нем не ощущаю.
На кладбище
Средь поля,
Где спроста
Подсолнух побратался с лебедою,
Перекосило ветром ворота,
Я вздрогнул над могилой молодою.
Мой давний друг
Блестел лицом с креста
С какой-то фотокарточки кабацкой.
На черта же от кровного куста
Подался он за славою кавказской?
И дней своих
Окончил череду…
Пути и сроки неисповедимы.
И мне лежать придется в том ряду.
В той горевой, суровой и родимой…
В купырниках,
Среди садовых рос
Я рос, мужал и чувствам предавался.
И если прожил часом с гулькин нос,
За славой никуда не подавался.

«Канула в омут…»

Канула в омут.
В стогах притаилась.
В терпких солениях вяжет язык —
Летняя благость.
Божия милость,
О, закавыка из закавык!
Будто вовек
Не грядет бездорожье,
Стелет приметно в затишке у хат
Благость и милость
Летняя Божья
В рыжих отметинах солнечный плат.
С пылу и жару
Впору проплакать,
Чтобы жилось неизбывно-светло,
Божию милость,
Летнюю благость,
Август, впечатанный чудом в чело!

«На краешке весенней ночи…»

На краешке весенней ночи.
Средь звездной свары и тщеты.
Сад заморозком заморочен,
Иссильничан до черноты.
Колдун ореховые букли
В смердящий деготь обмакнул.
И одуванчики потухли,
В слезах цвет яблонь потонул.
Отпали длани винограда,
Пожух кипрей от сквозняка…
Какая тяжкая досада,
Какая долгая тоска!
Лишь ландыш стойко
            в листьях грубых
В обличье девичьей любви
Исподтишка, но белозубо
Звонит в бубенчики свои!

Вишенка

Сколько лет, не помню уж,
               тихо и сторожко
Вишенка монашенкой крепла
                         у окошка.
На ветвях веснушчатых
               не сбивала сливки,
Лепетала ставенкам вещих снов
                                  урывки.
Под ее накидкою часто до заката
Гулевали гулюшки, ссорились чиляга…