* * *
Довольно поздно, в двадцать один год, он попал на службу по наряду в Десятый Донской казачий полк в польский городок Замостье. Вернувшись через три года после службы в родной хутор, и пробыв в родных краях еще столько же, он снова отправился на военную службу, и уже в двадцать семь лет, когда ровесники погоны сотников примеряли, Андриан только поступил в Новочеркасское казачье юнкерское училище. Так, будучи уже тридцатилетним, он стал хорунжим, юным которого назвать язык никак не поворачивался.
Военная карьера казачьего офицера Гусельщикова была неспешной, как путь тяжело груженого воза, поднимающегося на крутую гору над хутором Станичным. Совсем не так, как у некоторых его сослуживцев, чья военная карьера, напротив, неслась как беговая коляска на Ростовском ипподроме.
В 1914 году Андриан Константинович вступил в войну в чине подъесаула. Воевал в 52 полку, знаменитом и именитом полку резерва гвардейских полков. Но каких-то особых подвигов не совершал, и о нем, как о других гундоровцах в газетах не писали. С войны вернулся войсковым старшиной, и это – в сорок пять полных лет.
И вдруг, закружил вихрь гражданской войны. Прямо в станице в марте 1918 года вспыхнуло восстание гундоровских казаков, и он стал одним из его руководителей. Сформировал гундоровский полк. Больше пяти тысяч казаков поставил в строй. А ведь та стихийная мобилизация проходила после трёх лет тяжелейшей войны!
Затем, в мае 1918 года – бои на Батайском фронте, соединение с добровольцами, война за донские грани в Воронежской губернии осенью и зимой того же восемнадцатого года. Дальше: и тяжелые бои, и совсем нелегкие победы. Были, конечно, и жестокие поражения, но донские газеты того времени предпочитали об этом помалкивать.
В чинах Гусельщиков продвинулся от войскового старшины до генерал-лейтенанта, а в командном положении – от командира отряда повстанцев до командира казачьего корпуса. Корпусом, правда, командовал чуть больше полугода. На полях Северной Таврии снова принял казачью дивизию, в составе которой неизменно был его родной Донской гундоровский георгиевский полк.
И вот он на крымском побережье, в Керченском порту, на борту уходящего из России парохода «Екатеринодар». На немолодом лице накопившаяся, особенно за последнее время, усталость. От повеявшего с берега тепла, он то снимет генеральскую папаху с совершенно лысой головы со светло-бежевой кожей, то оденет. Со стороны может показаться, что снимает он свою папаху как при виде покойника. И вид у него такой же, как при прощании с родным и близким человеком. Затем генерал приободряется, понимая, что его настроение передается и подчиненным казачьим офицерам, разместившимся рядом с его генеральской каютой, и начинает отдавать резкие и решительные команды.
* * *
Пароход, на котором оказались гундоровцы, ранее числился в пароходстве как зерновоз и был предназначен для перевозки зерна и муки. При отправке эвакуированных из Керчи все палубы и трюмы этого добросовестного морского труженика были забиты пассажирами; да и спасательные шлюпки, пароходные трубы, все трапы и площадки, были облеплены людьми сверх всякой меры. А вообще, могла ли быть какая-то мера для спасающихся от неминуемой гибели людей? Некоторые казаки предусмотрительно привязывались, боясь, что их во время качки сбросит в море.
Для прощания с сушей все, кто мог покинуть свое место без опаски, что его не займут другие, сгрудились у правого борта и стояли там вполоборота, буквально прильнув друг к другу, до тех пор, пока плоскость берега не скрылась совсем. Сначала берег с невысокими горами был похож на каравай на обеденном столе, потом уменьшился до размеров горбушки, а затем, под плач женщин и проклятья казаков, вовсе его тонюсенькая пластинка растворилась в морском тумане.
