– Что дальше, господин генерал?
– Дальше вы, кубанцы и донцы, поедете на остров Лемнос и будете готовиться к новой отправке в Россию. Надо набраться сил. Нам прочат роль мирового жандарма, охраняющего покой мирных тружеников от мировых разбойников. На время, пока не окрепнем, может быть и придется согласиться и с такой ролью, а вернемся в Россию – по-другому дело поведем. В добрый путь, казаки!
Донцы и кубанцы со всех трех кораблей громко прокричали:
– Ура-а-а-а-а!
Когда марковцы и дроздовцы выгружали свое имущество: обувь, подметки, полушубки, форменное обмундирование и белье, то кое-что перепало и казакам, остающимся на корабле.
По полупустой палубе метался интендант, заведовавший вещевой службой, суетясь и отворачивая свои глаза, оправдывался перед большим начальником:
– Понимаете, господин полковник, во время шторма волной все смыло. Она через весь корабль перехлестывала.
А в это время казаки запихивали подальше в свои чувалы вещевое имущество, якобы смытое волной.
* * *
Вернулись на корабль несколько отпущенных на берег казаков, искавших там своих родственников.
– Что вы так скорбно вздыхаете, как будто только что с кладбища? – удивились станичники.
– А откуда же еще? – вздохнул один из поднявшихся на борт корабля.
– Это все, – он обвел рукой Галлиполийский полуостров – и есть кладбище русской армии…
* * *
Еще когда пароход «Самара» с казаками-кубанцами на борту проходил пролив Дарданеллы, пошел такой разговор:
– О, цэ воны и е Дарданэллы… Тю, яка нэвидаль! Тильки валуны, та скалы! – тыкая вдаль прокуренным пальцем, громко комментировал увиденное, стоявший у борта казак из станицы Славянской Назар Крамаренко.
– Вот видишь, казак, какое тебе счастье привалило. Такие места посмотреть! Когда б ты это еще увидел, – вступил в разговор беженец – бывший небогатый купец Иона Михайлович Бесчетнов.
– Та нужно мэни такэ счастье, як собаке крылья, – добродушно огрызнулся незадачливый кубанский путешественник.
На этом разговор, казалось бы, закончился. Один из казаков обратился к поручику Иванову.
– Ваше Благородие! Так вот из-за этих самых гирл морских все войны и начинались?
– Каких гирл? – не сразу понял вопрос опешивший офицер.
– Гирлами у нас на Дону и на Кубани называют места, где реки впадают в море. Или лиманы с морем соединяются, где водотока промеж ними идет, – покровительственно, как неразумному, пояснил спрашивающий.
– Ну, считайте и эти проливы гирлами, – согласился поручик. – Закрыть их – и не пойдет торговля нашим российским хлебом в Европу. Через это старое правительство и решило твердой ногой стать на этих проливах. Война с турками от этого не раз начиналась. И сейчас, в германскую, мы всю войну были близко от черноморских проливов, стремились к ним с одного краю, а англичане и французы – с другого. Только французы теперь здесь как победители, а мы – вот так, – и он широко распахнул полы старенькой потёртой шинели в разные стороны.
– А если бы мы смогли первыми завоевать эти проливы, то диктовали свою волю не только Турции, но и Англии с Францией, – подхватил разговор подошедший к своим донцам войсковой старшина Сивожелезов, уроженец станицы Луганской и несостоявшийся наследник двух шахт в юрте своей станицы, и трех – в юрте станицы Гундоровской.
– Каково вы, ваше благородие размечтались, – сказал начавший разговор казак, покосившись на Сивожелезова.
– Пошли паёк получать, – вздохнув, позвал односума Прохор Аникин, – а то их благородия так раздухарились на почве международной политики, что того и гляди, последнего куска хлеба лишимся.
