– Здрав буди, боярин… – развязно сказал Ивашка. – Как живешь, поживаешь, людей прижимаешь?
– Ну, ну, ну… – сказал Унковский. – В чем дело?
– У нас, добрых молодцев, одно дело: вынул нож из-за голенища да в тело…
Воеводу пошатнуло.
– А между протчим приказывает тебе наш атаман весь снаряд кузнечный дать нам: молот, наковальню, мехи и все, что полагается… – сказал Ивашка. – Потому без снасти, говорят, и вошь не убьешь. А у нас поход дальний…
– Гдe же тебе я его возьму?.. Я не кузнец…
– А уж это твоя забота… – сказал Ивашка. – На то ты и воевода. А потом гоже бы казакам и водчонки выкатить… Казаки они с водки добреют…
– Ну, ладно, ладно… Скажи, что-де привезут… Да смотрите, в городе обиды и порухи никому не чините: собрались в поход и идите… А мне разговаривать с тобой недосуг…
– И нам тоже не до сук, хоша кобели промежду нас есть и порядочные… – сказал Ивашка, скаля белые зубы. – А ты, смотри, там не мешкай…
По лицам холопов пробежала улыбка: ловко этот с воеводой-то обходится! За словом в карман не лазит… А старая Степанида, нянька боярыни, недоверчиво, с опаской смотрела на есаула, как бы ожидая, что вот он сейчас петухом запоет или сделает другое что неподобное.
Воевода с притворной озабоченностью ушел в хоромы. Протопоп, сопя, заколыхался за ним.
– А узнают на Москве, нагорит тебе… – раздумчиво сказал протопоп.
– А что я буду делать? – развел тот руками. – Вон их чертей и пищали не берут… ведомством своим они свое-то войско сберегут, а нам… Видел, как наши-то зубы скалят на шуточки его?.. Вот и правь тут с этим народом!.. Они отца с матерью за копейку продадут да еще сдачи попросят…
Ивашка украдкой лукаво подмигнул раскрасавице Пелагее Мироновне, и она, засмеявшись, спряталась. «Ишь, ржет что твоя кобыла… – заговорила дворня. – И стыдобушки нету… Им что: наелся да и на бок… Вот кровь-то и играет… А говорить нечего: хорош товар!..» А Ивашка уже шел с казаками по узким, кривым и жарким уличкам серого городка, полным пыли и нестерпимой вони. Вокруг дружеские лица, все льстиво заговаривают с ним, а у царева кабака так чуть не на руки подняли… Нет, опасаться нечего. Казаки повернули к стругам и обо всем доложили атаману.
– Ну, братцы, коли кому после трудов праведных разгуляться охота, вали в город… – крикнул Степан по стругам, вдоль берега. – Ну только уговор лутче денег: гуляй да знай меру. На зорьке отвал…
Казачки не заставили просить себя, быстро смешались с толпой празднолюбцев и все, галдя, группами двинулись в город, – к кружалам. Остались только немногие, одни по наряду для охраны, а другие, постарше, так, по лени: Ивашка сказал, что воевода водки пришлет на струги, так какого же черта и шататься зря? И они лежали на брюхе на теплом песке, от нечего делать курили, сквернословили, поплевывали…
– Гляди-ка: что это за суденышко сверху бежит?
Все насторожились: в самом деле, сверху плыла большая завозня под парусом. Еще немного, и она спустила парус, повернула носом к берегу и стала рядом с казацкими стругами. Степан окинул глазами приехавших – их было человек пятнадцать и все голота.
– Ба, и сам отец Евдоким, праведный человек!..
– Здрав буди, славный атаман… – приветствовал его попик.
– И ты, отче, не хворай… – отвечал атаман. – Петруха, здравствуй…
– Здравствуй, Степан Тимофеевич… – отвечал еще более загоревший Петр просто.
– А это кто? Лицо что-то знакомое…
