– Если она выберет время, то может меня навестить. Как вы сами убедились, моя дверь открыта для гостей.
– Но будет ли это благоразумно, мсье? В наши-то циничные времена…
– Что же вы предлагаете?
– Может быть, шевалье сам посетит нас на Денмарк-стрит? Почему бы вам не зайти прямо сегодня? А я позабочусь о том, чтобы она осталась дома.
– Она будет рада меня видеть?
– Я в этом не сомневаюсь.
– Ну а как наша маленькая сделка?
– Я приготовила для мсье бутылочку бальзама. На пробу.
– Возможно, он мне не понадобится.
Тетка с довольным видом пожала плечами, словно зная, что Казанова у нее в руках, словно зная это с самого начала.
– У бальзама столько полезных свойств, что мсье найдет для него какое-нибудь применение.
– Тогда мы, бесспорно, придем к пониманию, мадам. К примирению.
– Итак, я жду вас сегодня днем, мсье. В четыре часа.
Когда она ушла, как только ее запах развеялся в воздухе, Казанова целый час просидел в тревожном ожидании. Он распорядился, чтобы на ланч приготовили суп, язык и яйца, а Жарба тем временем налил воду в ванну. Освежившись в воде и сверкая, как огромная лангуста, шевалье протер грудь бергамотом, надел рубашку и стал ждать прихода цирюльника Козимо. Тот задержался у другого клиента на Сент-Джеймс-сквер и опоздал на десять минут. Козимо взбежал по лестнице, с трудом переводя дыхание, но при этом оживленно болтал. Он тут же достал полотенце, ножницы и кувшины с ароматическими маслами. Завязал фартук и тщательно выбрил лицо шевалье, умело разглаживая все складочки, не упуская ни единого волоска. Потом занялся париком – взбил его топленым салом, напудрил и завил горячими щипцами. Этот человек был истинным художником: парик с его кожаной подкладкой, казалось, дышал, как сказочная, не умеющая летать птица.
Шевалье занялся своим туалетом, начав с тонкой рубашки с кружевными манжетами, затем очередь дошла до двубортного жилета из розового шелка с темно-розовой каймой, шелковых бриджей в обтяжку и темно-синего камзола с высоким воротником. Он прикрепил цепочку для часов и цепочку для печати. Надел башмаки с полудрагоценными камнями, купленные в Риме у братьев Пьоваско. Жарба подал ему шпагу на перевязи. Наконец Казанова примерил парик с жидкой косицей и принялся осматривать себя в зеркале. Сколько человек во всем Лондоне могли надеяться увидеть такую фигуру в зеркале? Он приблизился и дотронулся до своего отражения холодными кончиками пальцев. Теперь он и правда великолепен и выглядит безукоризненно, куда лучше, чем в двадцать пять или в тридцать лет. Однако шевалье старался не глядеть в свои глаза, искрившиеся и страстью, и тревогой. Кто же ведет его? Венера или Момус, бог насмешки?
Он позвонил в дверь особняка на Денмарк-стрит ровно в четыре часа. Ему открыла тетка номер один – она приложила палец к губам, взяла его за руку и поспешно провела в гостиную. Все женщины, кроме Шарпийон, сидели в ряд и ткали гобелен – бабушка, мать, тетка номер два и даже девчонка-служанка. В зубах у них были зажаты цветные нити, а на пальцы надеты наперстки; они окинули его беглым взором, как будто он или другие гости всегда являлись к ним в это время и в доме успели к такому привыкнуть. Женщины ничего не сказали и продолжили работу.
Тетка номер один поднялась с ним по лестнице и предупредила, чтобы он говорил шепотом, ступал как можно тише и не отбивал ножнами арпеджио на перилах.
