После поездки по городу на автозаке, в котором я тихо плакала и пыталась понять, как могла навлечь на себя подобные подозрения, после трехчасового допроса, на котором я пыталась узнать, какие доказательства имеются против меня, и убедить следователя, что невиновна, вызвав этими попытками только саркастическую улыбку, я оказалась в небольшой камере. Когда за мной с лязгом закрылась дверь, меня передернуло, только вместе с этим звуком я поняла, что оказалась совсем в другом мире: незнакомом, страшном, черно-белом. Но раскисать было нельзя. Я читала, что в местах заключения ноющих страдалиц не любят. Спокойно поздоровалась с двумя сокамерницами, прошла к свободной кровати.
Постелила на железную сетку выданный мне матрас советских времен, сверху накинула клетчатое тонкое одеяло. Надо думать о хорошем, чтоб не разнюниться, не пустить слезу, не показать свою слабость. С удовольствием вспомнила, как кинулся к полицейским Роман, когда меня задержали.
– Подождите, подождите, это невозможно, Оля – наш кристально честный сотрудник, – Рома преградил путь полиции.
– Следователь разберется, – выдал штамп молоденький полицейский, и рукой отодвинул Романа с дороги.
– Но… я только что шел мимо музея, алмаз был на месте, – Рома обогнал полицейского.
– Это – подделка, – огорошил старшего менеджера второй полицейский.
– Подделка, точно, – закивал запыхавшийся директор завода, вбежавший в зал, – наш постоянный эксперт только что подтвердил, причем, довольно грубая.
Народ в зале хором ахнул. Я навсегда запомнила те взгляды, которыми наградили меня родители, когда я шла мимо них. Я удивилась, как быстро люди меняют своё отношение. Моя вина еще не была доказана, а в их глазах уже читалось осуждение, презрение, негодование. Только Дашкино лицо было, как «луч света в тёмном царстве». Дочь подбежала босиком, держа в руке белые босоножки, лицо было расстроенное, но слова, которые она так уверенно сказала: «Не бойся, я тебя вытащу!», удивили меня. Как восемнадцатилетняя девчонка собирается вытаскивать мать из тюрьмы? Наверняка, это просто слова поддержки. И Рома! Все-таки он за меня заступился, не то, что Павел, который, открыв рот, так и стоял истуканом на сцене. Я не ошиблась в своем молодом человеке, сделала правильный выбор. Он, наверное, уже подключает все свои многочисленные связи, чтобы доказать мою невиновность.
Я вынырнула из воспоминаний, когда услышала шепот, одно слово – «первоходка» – за своей спиной.
– Чего лыбишься? – подошла к мне грузная тётка лет сорока.
– Я тут по ошибке. Меня скоро выпустят, – проблеяла я, поправляя на себе застиранный казенный халатик.
– Вот народ! Каждый считает, что он тут случайно и максимум через день выйдет на свободу. Это просто дежавю какое-то.
Третья сокамерница заулыбалась, предвкушая близкую возможность поржать. Тётка села на мою кровать.
– Сигареты есть?
Я отрицательно покачала головой.
– Жаль. По какой «делюге» идёшь, девочка?
Я чуть не спросила «что?», но резко одернула себя. Так, здесь нельзя расслабляться. Я же только что разрабатывала одного уголовника для программы «Судья грядет». И для этого специально изучала уголовный жаргон. Даже в тетрадь выписывала самые интересные выражения. Что там было про делюгу? Я припомнила свои каракули. Ага, это статья в кодексе, по которой арестовали. А разве я должна отчитываться?
