– Я тебе дам, телескоп, сама ты… не слишком красивая. А сейчас станешь и вовсе лахудрой…
Лена подскочила ко мне, попыталась ухватить за мои каштановые волнистые волосы. Я выставила руки вперед с намерением оттолкнуть девушку от себя. Люба, молча, схватила товарку за талию и оттащила от моей кровати.
– Да тише ты, рассадят, а я только к вам привыкать начала.
«Хотя, почему это я решила, что кто-то из них двоих не может быть «уткой»? Не стоит недооценивать наши органы. Если даже у Шарапова прокатило изобразить уголовника, то теперь наша доблестная полиция шагнула далеко вперед. Актерское мастерство, наверное, в академии полиции уже преподают», – подумала я.
– Ладно, я вам подскажу, кто я, вот недавно крупный банк обнесли, ну, вспоминайте…
– Бой-баба? – расширила глаза тетя Люба. – Ну нет, та постарше и пооблезлее, что ли…
Но я кивнула в знак согласия. Мне понравилось «погоняло», таким простушку не назовут.
– А пластическая операция на что? – напомнила она.
– Неужели? Тогда ты – легенда… – в голосе Любы звучало уважение.
Я благосклонно закивала.
– Серьезно? Ты ей веришь? – усмехнулась Лена. – Да эта пай-девочка в жизни копейки чужой не взяла.
Но Люба отмахнулась от неё и села поближе ко мне.
– Расскажешь о том ограблении? Там же столько загадок. Интересно послушать.
– Ну так да, мне ж мало одного эпизода, – отшутилась я.
– А ты тихонечко. Мне на ухо.
– Да ты что, за лошиху меня держишь? – возмутилась я и подумала, что, кажется, переигрываю.
Тут дверь камеры с лязгом отворилась. Конвоир заглянул в комнату, щурясь от тусклого света, исходящего от голой лампочки накаливания, такой старой и запыленной, что казалось, она знавала времена своего создателя – самого Эдисона.
– Грушина, на выход.
– Вот, я ж говорила, это ошибка, меня выпускают, пока девчонки, – помахала я сокамерницам.
– Пока на допрос идем, – пояснил конвоир, и радость в моих глазах померкла.
В небольшой комнатке симпатичный вежливый следователь пояснил мне мои права, уточнил личные данные и начал допрос.
– Вы возили кроликов к ветеринару вчера, двадцать пятого июня, так?
– Да. Послушайте, я вчера уже рассказала всё, что знаю, вашему другому следователю, сумасшедшему. Таким людям нельзя в полиции работать, я ещё жалобу на него напишу. Он мне угрожал, прыгал тут передо мной, руками размахивал, как жонглер, хотел запугать. И лицо у него ещё такое зверское, приснится, потом неделю не заснешь…
И вдруг меня осенило.
– Я поняла, первое время после ареста человек растерян и испуган, есть надежда, что если нажать хорошенько, он сломается и признает вину, даже если не виноват. Вот как это работает…
– Писать жалобы – ваше право. Отвечайте на вопрос.
– Вчера – злой, а сегодня у меня добрый следователь, симпатичный, галантный. ПредлОжите «дайкири» и конфет», и я должна оттаять от вашей доброты, так? И взять на себя чужое преступление.
– Какое «дайкири»? Что вы несете?
– Понятно. Евтушенко не читали. Зря я думала, что в полицейской академии образование стало лучше… А причем тут кролики? Неужели?.. – я задумалась.
– Ольга Владимировна, против вас серьезные улики. Вам лучше не о поэзии думать, а начинать сотрудничать с нами.
– Какие улики?
– Ваша сережка, найденная на месте преступления рядом со стендом, откуда был похищен камень.
– Действительно, я сережку потеряла. Это было дня три назад, но в музей я не заходила. Значит, кто-то подбросил. Там же камеры, можно проверить, кто к стенду подходил?
