Ему было плевать. Он любил эту девушку и не думал о ее прошлом, живя только настоящим. Лавина любви погребла его; под ней он перестал ощущать окружающий мир. Прежние ценности – родители, дом, учеба – отодвинулись куда-то далеко-далеко. Как путник изнывает в пустыне без воды, так Роман изнывал без общения с противоположным полом. Первая, попавшаяся девчонка, показалась ему миражом. А когда мираж оказался явью, он сказал себе: «Это моя судьба. И точка».
К Юльке любовь пришла чуть позже. Льду, покрывавшему сердце, требуется время, чтобы растаять. Ну, хотя бы неделю, или две.
На четвертый день их знакомства Юлька, сославшись на месячные, взяла у сутенера отпуск.
– Что-то темнишь, чувиха, – сказала ей одна из проституток. – И глаза у тебя как-то странно горят. Колись: нашла себе мужика?
Юлька кивнула.
– При «бабулях»? Не очень древний? Сколько ему?
– Двадцать.
– Сопляк. Значит, родители «заряженные»?
– Не шибко.
– Тогда на кой он тебе?! При нашей жизни любовь-морковь надо крутить, чтобы устроиться по-хорошему, а не для того, чтобы в комнате с подселением тихо чпокаться.
Комната с подселением появилась на следующий же день после этого разговора. Юлька сняла ее, заплатив вперед за три месяца. Она порвала с прежней жизнью. Разом, как отрубила.
Комнатушка с неровным полом, с блеклыми, выцветшими обоями и лампочкой, раскачивающейся под пожелтевшим потолком, казалась ей раем. Здесь можно было спать и не слышать доносившегося сквозь сон бормотания тех, кто не уснул. Здесь можно было распахнуть окно, не опасаясь ничьих недовольных возгласов. Здесь она, Юлька, была хозяйкой.
И рядом с нею находился человек, о котором ей – удивительное дело! – хотелось заботиться.
Ромка был таким неиспорченным, наивным, словно с самого рождения жил в монастыре. Он удивлялся таким пустякам, что Юлька, не в силах сдержать рвущийся наружу смех, спрашивала его:
– Скажи, а на Луне есть города? Почему – на Луне? Потому, что ты оттуда свалился.
Ложась с ним в постель, он знала, что получит удовольствие.
– Знаешь, – сказала она однажды, – раньше для меня секс был тем же, что для мойщицы посуды – стопка грязных тарелок. А теперь – другое дело.
Ромка, знакомый с сексом лишь по скачанной с интернета порнухе и боявшийся, что Юлька только разыгрывает оргазм, постоянно допытывался, хорошо ли ей с ним.
– Да, – отвечала она.
– Честно? – не унимался он.
– Я тебя не обманываю, – взрывалась она. – Если не прекратишь задавать свои противные вопросы, я обижусь.
Они болтали обо всякой чепухе. Он рассказывал ей содержание своих любимых книг, она ему – истории из жизни.
– Жаль, что я ничего никогда не читала, – часто говорила Юлька. – А ты – просто ходячая библиотека.
– А мне жалко, что я не писатель! – взвивался Ромка. – У тебя столько сюжетов, столько характеров! Да и в жизни, как я теперь понял, все ярче происходит, заковыристее.
Два месяца пролетели так быстро, как пролетает все радостное, доброе, волшебное. Действительность не замедлила напомнить двум растворившимся друг в друге людям о существовании невзгод и трудностей.
Университетский преподаватель принес в дом Белозерцевых страшную, невозможную весть: Роман не появляется в храме науки. Разразилась невиданная доселе буря. Мать с отцом, поначалу сбитые с толку, но позднее пришедшие в себя, метали громы и молнии. Их ребенок, их чудо-мальчик, друзьями которого были книги да учеба, вдруг свернул с пути истинного! Что случилось? Где он пропадает целыми днями? С кем проводит время? Может, он стал жертвой чьих-то козней?
