Панкратов отложил папку и прошел на кухню. Была глубокая ночь. За окном давало о себе знать Бульварное кольцо глухим гулом машин и редкими гудками, как вскриками. В ожидании, когда закипит чайник, включил транзистор, попал на станцию «Юмор ФМ». Передавали речь Брежнева на каком-то съезде или пленуме ЦК КПСС. Панкратов не раз уже попадал на эту трансляцию, и всякий раз застревал у приемника на полчаса. Невозможно было оторваться от этой скрежещущей, как ржавый механизм, речи, с раскатистыми «р», с шамканьем, с вкусными причмокиваниями. А ведь когда-то это было вовсе не шуткой. Сравнительно недавно, еще на памяти Панкратова. Молодого Брежнева он не застал, а этот, шамкающий, намертво врезался в память.
«А ведь он говорит очень правильные вещи», – неожиданно подумал Панкратов. – И нынешние руководители тоже говорит очень правильные вещи. Интересно, как их будут слушать лет через двадцать?
Чайник давно вскипел, передача закончилась, а Панкратов все сидел за кухонным столом, положив тяжелый подбородок на сомкнутые замком руки. Странные мысли роились у него в голове. В том, что говорили президент Медведев и премьер-министр Путин, он как бы слышал раскатистое «р» и шепелявость Брежнева, из-под торговых центров и небоскребов Москвы упрямо выпирали семь московских холмов, а сквозь мишуру демократической России неумолимо проступал Советской Союз.
IV
После катастрофы «Боинга» в Перми Федеральное агентство воздушного транспорта отозвало лицензию у авиакомпании «Аэрофлот-Норд» на то время, пока не будут устранены все недостатки, выявленные в ходе инспекционной проверки Росавиации. Так надо полагать, пока командиры корабля не привыкнут садиться за штурвалы трезвыми, а экипажи не освоятся с иностранными приборами. Разыскивать дежурную, которая оформляла билет Гольцову, было делом бесперспективным, да и вряд ли она могла что-то добавить к тому, что уже рассказала. Панкратов поступил по-другому. Изучив расписание, он подошел к кассе и купил билет до Казани. Вылет в 15-15, прилет в 16-45.
– Рейс выполняет «Аэрофлот», – предупредила кассирша. – Четыре тысячи шестьсот шестьдесят семь рублей. Через три часа будет рейс «Трансаэро» – три тысячи семьсот пятьдесят четыре. Почти на тысячу рублей дешевле. Подождете?
– Нет, я спешу.
– Регистрацию уже объявили, приятного полета.
У стойки «Аэрофлота» отдал билет и паспорт дежурной, лет тридцати, в синем форменном костюмчике с красной шелковой косынкой и шрамиком на подбородке, который ее не портил, а даже придавал ее простенькому личику какое-то своеобразие. Она ввела его данные в компьютер, спросила:
– Багаж есть?
– Нет.
– Что берете в салон?
– Ничего.
– Совсем ничего?
– Совсем. Куплю какой-нибудь детектив.
– Берите коротенький, лететь всего полтора часа, – посоветовала дежурная.
От зала ожидания сектор посадки отделялся несколькими рамками металлоискателей и аппаратами, просвечивающими содержимое ручной клади. Багажом занимались сотрудницы аэропорта, возле рамок металлоискателей дежурила милиция. Панкратов послушно выгрузил из карманов ключи от машины и квартиры, мобильник, всю мелочь, но детектор все-таки зазвенел. Пришлось снять и ремень с металлической пряжкой, совсем небольшой, но вызвавшей возмущение металлоискателя. Придерживая штаны, Панкратов наконец пересек границу и оказался в том, что раньше называли накопителем.
Ему много приходилось летать и в советские времена, и в постсоветские. По мере того, как изменялась жизнь, менялись и накопители. Когда-то это были огромные мрачные помещение без окон, с бетонными полами, без единой скамейки. Когда в них набивалось человек сто пятьдесят – столько, сколько вмещал самолет, – открывалась дверь на летное поле и пассажиры устремлялись к самолетным трапам. Тому, кто попал в накопитель, обратного хода не было.
