– Никас, вот эта – натюрморт. Очень хорош. Впрочем, вот на той – девушка с шеей в виде Вавилонской башни – сразу видна твоя рука и твой уникальный стиль, уже ставший брендом, – говорил художнику товарищ.
– Мой друг, выбирай сам, – отвечал живописец. – Ибо ты смотришь со стороны. Но если тебя все же интересует мое мнение, мне кажется, что нашему Саше натюрморт подходит больше.
Друзья продолжили выбирать подарок, шутя по этому поводу. В этот момент какую-то очередную задорную шутку прервал звонок в дверь. Оба удивились: кто может быть в такой ранний час? Все свои знают, что художник в это время обычно уже закончил работу и отдыхает. Ведь и сам друг зашел к Никасу только потому, что этот визит был заранее оговорен. Посмотрели на экран видеокамеры у домофона – звонила женщина средних лет. Несмотря на еще нестарое лицо, выглядела она как-то странно: длинная, безразмерно-мешкообразная юбка, огромные, сбитые и пыльные неженские ботинки, затертая косынка, в спешке повязанная на голове и уже не раз за сегодняшнее утро на ходу поправленная. В общем, одета дама была не по-московски и даже не по-городскому. Оба изумились, но страннице решили ответить – а вдруг человек заблудился и ему можно чем-нибудь помочь?
К удивлению друзей, с улицы раздалось:
– Скажите, пожалуйста, это квартира номер…?
Никас, не дрогнув, ответил утвердительно. Но сразу добавил:
– Но вы, наверное, ошиблись. Это не совсем жилая квартира, это квартира – студия живописи.
– Значит, я правильно пришла, – так же уверенно ответила женщина. – Я ищу дом художника Николаса Софрония, картины которого лечат. Я из самой Владимирской области к вам иду.
Никас удивился еще больше, но, разумеется, пригласил путешественницу в дом. Оказалось, что женщина специально ехала в Москву, искала, как она выразилась, «этот ваш Брюсов переулок», чтобы посмотреть на «волшебные картины». Никас женщину душевно принял. Прогулялся с ней по галерее, показал ей ту часть своих работ, которые находились в студии.
– Теперь я и правда верю, что они лечат. Мне об этом в области моей говорили, я не верила. Не поверю, говорю, пока своими глазами не увижу. А вот увидела и поверила, – сказала женщина, указывая на одно из полотен, изображавшее одинокого Христа в Гефсиманском саду. Картина называлась «Ночь Христа перед распятием… Раздумья».
– Ну что вы такое говорите! – воскликнул художник. – Это ведь всего-навсего мое живописное, вольное восприятие веры и мое художественное представление о Боге. Это не икона, не мощи. Глупости даже какие-то вы говорите! – несколько встревожился Никас.
– Вот потому я теперь и убеждена, что эти картины лечат. У вас светлое отношение к миру и жизни, позитивное. С добром картины свои пишете, а значит, и добро в людские дома даруете, – проговорила женщина с легким оканьем.
Случайная троица, собравшаяся в то ранее утро в квартире в Брюсовом переулке, еще некоторое время провела за разговором. Уже прощаясь с гостьей, Никас перед дорогой напоил ее чаем, накормил своим традиционным ужином-завтраком – кашей на молоке. Пожимая руку и благодаря за проделанный путь к его дому, подарил одну из своих копий на холсте – цветы. Пожелал веры, здоровья и доброго пути.
Дверцы лифта, закрываясь, скрыли лицо случайной гостьи. Друг художника, еще стоя на лестничной площадке, задал Никасу вопрос очень серьезным тоном:
– Теперь ты понимаешь, какая на тебе ответственность? – И посмотрел пристально живописцу в глаза.
