Киномания - страница 82

Липски, скосив один глаз, скептически посмотрел на Клер.

– Откуда вам известно, что его сделал Макс? Там что – так написано?

– Это черновой монтаж – так мы думаем. Никаких титров там нет. Но мы получили его от человека, который знает, что это фильм Касла.

– Да? И от кого же?

– От человека по имени Джошуа Слоун.

Липски покачал головой.

– Никогда о таком не слыхал. Кто он такой? – Потом, заметно посуровев, спросил: – Из этих проклятых сирот, что ли?

– Сирот? Нет, почему сирот. Он коллекционер из Чикаго, – ответила Клер.

– Откуда же он знает, что это фильм Макса?

– С фильмом были кой-какие бумаги. Пара писем от некой Tea фон Пёльциг со студии «УФА».

Это имя подействовало на Липски, как красная тряпка на быка.

– Пульцик! Черт бы ее драл! Она все еще жива? Старая тощая мегера! Эти треклятые сироты не умирают. Как зомби.

– Вообще-то говоря, фильм и в самом деле был найден в сиротском приюте. В Германии. Оттуда-то Слоун его и получил.

Липски смотрел на нее в недоумении.

– Приют отдал ему картину?

– Нет, приют разбомбили. А фильм был найден среди развалин.

– Отлично! Значит, его разбомбили? Отлично.

– По крайней мере, именно так мы узнали, что это фильм Касла. Из письма этой женщины – фон Пёльциг.

– Ну хорошо, этот чикагский тип получил его из приюта. – Липски в упор уставился на Клер. – А к вам-то он как попал?

Клер задумалась на секунду, а потом соврала:

– Это подарок от одного местного коллекционера.

– Да? И от кого же?

– Когда-нибудь слышали об Айре Голдштейне?

– О Голдштейне? Об этом гонифе? И он дал вам картину Макса? Бесплатно? Ни за что не поверю. И потом, я слышал, что он умер.

– Он и умер. Я знаю его сына. Он продал часть коллекции отца.

– Черт бы их драл. Мне никто не говорил, что продаются фильмы Макса.

– Там был всего один – этот, – сказала Клер.

– И почему это он продал именно вам?

– Потому что мои знакомые знают – я неравнодушна к кино. К хорошему кино. А это хорошее кино. Необычное, но хорошее. Может быть, великое.

– Что значит «может быть»? – агрессивно сказал Липски. – Ведь это же фильм Макса, да?

– Так, может, сами и посмотрите? Фильм очень, очень необычный. Много эффектной операторской работы. Мы могли бы принести его вам. Ну, так что скажете, мистер Липски? Справедливый обмен. Мы покажем вам «Иуду» – вы покажете нам ваших Каслов.

– Семнадцать фильмов за один? И вы называете это справедливо?

– Но «Иуда» – особенный фильм. Настоящий коллекционный.

– И все равно он не стоит семнадцати.

– Ну хорошо. Давайте тогда один за два. За два лучших фильма Касла. По вашему выбору.

Липски пребывал в нерешительности – что-то бормотал, гримасничал. Может быть, он и дальше продолжал бы упорствовать, но крупная женщина снова надвинулась на него устрашающей грудью.

– Кончай, Зиппи, не сквалыжничай! – сказала она, и он неохотно сдался.

Перед уходом они оставили адрес и телефон. Мы договорились, что придем на следующей неделе. Все трое отбыли в древнем «кадиллаке», отчаянно нуждавшемся в ремонте. За рулем сидел шофер-японец, Липски – на заднем сиденье, куря и кашляя.

– Этакий старый глупый скопидом, – проворчала Клер вслед машине, отъезжающей от заведения Мойше. – Но когда-то он был лучшим шутером в Америке.

Когда Зип Липски в конце сороковых строил свое жилище, этот большой пастельного цвета дом на холмах Лос-Фелиц являл собой, вероятно, модную штучку для богатеев от кино, в чью когорту тогда влился Зип. Теперь особняк походил на кусок засохшего свадебного торта, оставшегося после ухода гостей. Розоватая штукатурка давно повыцвела и частично обвалилась, сотни землетрясений оставили паутину трещин на стенах, сточные трубы на углах перекосились. Это был один из тех домов, которые ускоряли упадок всего района. Правда, следы обветшания становились заметны, только если углубиться в заросший проезд, – участки за проржавевшими оградами одичали, и жалкое состояние домов скрывалось милостивой зеленой сенью.