Не одна-то ли, да одна
Ей во поле дорожка,
Во поле дороженька.
Русская народная песня.
Явившись через года два в родное имение, Арсеньев вместе с молодой женой заглянул к соседям… «Ах как выросли ваши дочки, Мария Алексеевна! Ведь я их все себе в невесты намечал. Как повзрослела умница Софьюшка! Как хороша хозяюшка Катерина! А Лизонька, свет очей моих, ну вся в маменьку красавица! Да ей уж и замуж пора!»
А Лидия, теперь уже Арсеньева: «Ах какие у вас замечательные дочери! Как хороши! Им теперь уже женихи нужны. Их бы в Москву, на ярмарку невест. Они бы произвели настоящий фурор!»
Дочки хороши. И женихи нужны. Да где ж их взять. Если и есть какой, так мигом утащат заезжие востроглазые пройдисветки. А что до ярмарки невест, ты бы, милочка, сама на нее поехала. С твоей персоною имела бы успех.
Дворянство, правда, у тебя без году неделя, уж больно скороспелое, ну да с таким-то приданым сошла бы и за княгиню. А мои дочки потому и хороши, что женихов ни у кого не отбивали и на ярмарке себя не выставляли.
Ну да что ни думай, как губы не поджимай, а Арсеньева не воротишь. А не воротишь, так, значит, не судьба, она ведь, судьба, играет с девицей, как кошка с мышкой, попавшей ей в лапки, а лапки-то с коготками. Ну да Лиза, вон, не засиделась, поди скоро княгиня… А при таких делах Катерину бы за Арсеньева, а не за Аглаева… Ну да что уж теперь, дело прошедшее, не переиначишь…
А ведь Софьюшка права… Аглаев – незавидный жених, да явится какая вертихвостка… Да еще с приданым… И унесет в клюве, как синица букашку…
А что Аглаев… С лица пригож, нраву доброго, хороших родителей. Да и деревенька – одна, да все ж деревенька… Права Софьюшка, по нынешним-то временам кто успел, тот и съел. Ох, права…
Раздумья Марии Алексеевны Холмской были прерваны появлением Катерины. Она неожиданно вошла в комнату и мать и сестры растерянно взглянули на нее, словно она застала их врасплох за каким-то тайным сговором. Катерина повнимательнее посмотрела на них и, заподозрив, что от нее что-то скрывают, прямо спросила:
– Что это вы?
Ее простой вопрос еще больше смутил заговорщиков.
– А мы… Мы… Ничего… Мы так… – оправдываясь, начала Елизавета и, наконец, найдясь, спросила, – что это ты так рано вернулась?
– А тафтеевских в лесу – ни единой души.
– Что же это они так? – вступила в разговор и Холмская, чтобы рассеять подозрение Катерины.
– Забыли: сегодня ведь Григорий-чудотворец.
– Невелик праздник, – с осуждением в голосе взяла строгий тон Холмская.
Елизавета и Софья тоже постарались сделать серьезные лица.
– Праздник невелик. Да тафтеевским только дай повод, чтобы не работать. Солому из матрасов, старые лапти жгут, зиме место готовят, пиво варят. Куда им в лес-то. А мне что в лесу, если тафтеевских нет. Не грибы с девками собирать ли? – Катерина все же недоверчиво присматривалась к матери и сестрам, по их лицам догадывалась, что у них только что шел какой-то разговор и они хотят утаить его от нее, и опять без обиняков спросила.
– А вы что это, как будто сметану из погреба украли? О чем говорили? Что-то скрываете?
Елизавета не выдержала и, расплывшись в улыбке, вскочила, обхватила сестру за талию и попыталась закружить ее в вальсе.
– И-та-та-та, и-та-та-та…
Катерина сначала сопротивлялась, но потом поддалась ритму движения и, уже кружась с сестрой, говорила:
